Но вылезать было не так-то легко. Барахтаясь по горло в сугробах снега, перелезая по скользким ледяным обломкам упавших сводов, я добрался до не очень отвесной невысокой ледяной стены, в которой начал торопливо вырубать ступеньки. С помощью неразлучного геологического молотка моя работа шла скоро. По ступенькам я добрался до верхнего края льда, на руках поднялся до нависшего сугроба, залез в снег с головою и, наконец, выбрался на свободу» (1945, с. 189–190).
Ледяная ловушка, в которую попал исследователь, представляла тоннель, разработанный в теле ложбинного ледника потоком летних талых вод — остатки его в виде слабого ручейка и отметил Русанов. Несомненно, высота этого тоннеля не была слишком большой, иначе Владимира Александровича постигла бы судьба некоторых людей, при подобных обстоятельствах исчезнувших в Арктике бесследно. Из всех описанных Русановым чрезвычайных маршрутных происшествий, которых в повседневной жизни маршрутника практически избежать невозможно, именно это было, несомненно, наиболее опасным. Повезло…
В сентябре погода окончательно испортилась — день за днем проходили в нескончаемых снегопадах. Охота становилась все менее успешной, дичи в округе почти не осталось. Настал день, когда удалось настрелять лишь дюжину чаек. Однако за предшествующие дни и недели удалось настолько сэкономить экспедиционный провиант, что на ужин подали добычу с жареным картофелем и луком — полярники также не чужды маленьких житейских удовольствий. С улучшением погоды 4 сентября «Полярная» перешла в залив Шуберта, типичный фиорд с высокими отвесными берегами-стенами, который показался путешественникам мрачным и негостеприимным. Здесь, как и в соседнем заливе Брандта, Русанов продолжил барометрическое нивелирование, пока очередной снегопад не прерывал любые полевые работы. На общем фоне торжества зимы выпадали редкие минуты затишья, когда вечерами у костра можно было насладиться кружкой горячего какао с консервированным молоком — видимо, Русанов первым ввел этот напиток в рацион питания российских полярников. В заливе Брандта избавились от фансбота, его «бренные останки», которым так досталось при буксировке, были оставлены здесь за непригодностью для дальнейшего использования.
Экспедиция неумолимо приближалась к своему завершению. 8 сентября «Полярная», полностью оправдав все возложенные на нее надежды, гордо вошла в восточное устье Ма-точкина Шара, чтобы бросить якорь на очередной стоянке у мыса Дровяной, напоминавшем о погибших от цинги участниках экспедиции Розмыслова.
Хотя до конечной цели — становища Поморского — оставалось чуть больше полсотни километров, еще три дня Русанов потратил на работы в проливе, выполнив здесь южнее устья реки Шалонник промер, а также детальное барометрическое нивелирование береговых террас. По долине, начинающейся у Переузья, он поднялся к ее верховьям вплоть до ледника, получившего от геологов в 50-е годы прошлого века имя академика Ферсмана. Он явно замыслил какую-то обширную работу еще по результатам предшествующих экспедиций и теперь стремился пополнить ее свежим фактическим материалом — возможно, это та самая, которая стала его последней посмертной публикацией в «Ежегодном географическом обозрении» 1921 года на французском языке. Даже в день прибытия в Поморское он задержался у мыса Моржовый для обследования загадочных палеозойских конгломератов, разгадка происхождения которых должна была добавить очередную страницу в геологическую историю архипелага.
У Крестов встретили первый ненецкий чум, а в нем застали брата Вылки. Спустя еще два часа немногочисленные обитатели Поморского в устье реки Маточки высыпали на берег встречать старого друга Русанова — впервые за пять последних лет он не посетил это место с первым рейсовым пароходом, задержавшись до конца лета. Само собой, на долю Вылки, отсутствовавшего здесь больше года, досталось немало внимания земляков. Однако Русанов задержался здесь не надолго. Его последние осенние маршруты уже по выпавшему снегу прошли по Паньковой Земле на побережье Баренцева моря в изучении девонских отложений, которые, судя по полученным им данным, протянулись полосой вдоль всей Новой Земли от Карских Ворот на юге вплоть до мыса Желания на крайнем севере архипелага. Прорезанные во многих местах вторжениями расплавов диабаза, они могли оказаться потенциальными носителями асбеста, меди и свинца, значение которых в будущем должно было определяться конъюнктурой рынка и общими запросами экономики страны. Еще один результат закончившегося полевого сезона — проблема наличия каменного угля на Новой Земле была окончательно похоронена, как в теории, так и на практике. Уступая в этом давнем споре своему оппоненту академику Чернышеву, Русанов вполне мог гордиться своим самостоятельным вкладом в геологию архипелага, обретая права научного лидера на Новой Земле на десятилетия вперед.
Успешный сезон, ничего не скажешь… 21 сентября, когда снег уже завалил окрестные горы и равнину вплоть до моря, ставшего из голубого мрачно-серым и сумрачным, обитатели Поморского услышали долгожданный гудок «Королевы Ольги Константиновны». А в это время Русанов подводил итоги своих пятилетних поисков на архипелаге, которые он сформулировал так:
«Для того чтобы ориентироваться и продуктивно работать в совершенно необследованной стране, необходимо с ней познакомиться хотя бы в самых общих чертах, необходимо ее пересечь или обойти в главных направлениях. И лишь после такой предварительной, чисто рекогносцировочной работы, можно приступать к подробным исследованиям отдельных пунктов, наиболее интересных и важных в научном или практическом отношении. Иначе все исследование носило бы случайный характер. Без общего предварительного обзора нельзя сказать заранее, какие пункты заслуживают подробного изучения, а какие нет.
Одним словом, не желая вести работу наугад и слепо, я вынужден был начать общим рекогносцировочным обзором всей Новой Земли, каковой мной и был выполнен» (1945, с. 219). Строг к себе был Владимир Александрович Русанов, очень строг, и нам завещал…
Не подозревая того, что это была его последняя экспедиция на Новую Землю, он выступил в декабре 1911 года на совещании у управляющего Архангельской губернией Н. Ю. Шильдер-Шульднера (заменившего Сосновского в связи с переводом последнего в Одессу) с предложениями по детальному обследованию губы Саханихи на основе имеющихся данных и собственных теоретических соображений. Мог ли он думать, что его время на Новой Земле уже истекло… События вскоре развернулись таким образом, что пришлось даже отодвинуть личные дела, которые звали его в Париж, ибо новые горизонты открывались перед ним на его полярной службе России. Он сам выбрал свою судьбу в сухой казенной бумаге.
