Широко расставив руки, он, покачиваясь, идет по веревка.
Тордальо снова заряжает аркебузу и готовится выстрелить еще раз.
— Господи помилуй! — слышу я сзади громкий крик. — Остановитесь, синьор Тордальо.
Я оборачиваюсь и вижу Хуана Росу. Он смертельно бледен, губы его дрожат.
— Не стреляйте, — кричу тогда и я, — пожалейте этого храброго дикаря!
Офицер наводит ружье на голову смельчака.
— Святая дева! — кричит Хуан Роса. — Не стреляйте, это не индеец, это наш друг Орниччо!..
Господи, ну конечно, это верно! Как я не догадался об этом раньше? Меня ввела в заблуждение его индейская одежда. Но разве не так же точно переходил он по канату, переброшенному с «Ниньи» на «Санта-Марию»?
Защитив от солнца глаза, я всматриваюсь в темную фигуру. Ну конечно, это он, это Орниччо!
Тордальо заряжает аркебузу и еще раз наводит ее вниз. Я бросаюсь к офицеру и выхватываю у него ружье. Горячее дуло обжигает мне руки.
Там внизу человек, уже перебравшись через пропасть, перерезывает канат. Хвала господу, он спасен! Теперь ему остается подняться в горы — пропасть защитит его от преследователей.
Над гребнем перевала показываются взмыленные морды лошадей, и через минуту разгоряченные всадники Охеды выезжают на дорогу.
Алонсо Охеда с поднятым мечом устремляется к пропасти.
— Орниччо, беги! — кричу я. — Беги, беги, Орниччо! Но что это? Он и не думает о бегстве. Укрепив веревку, он один ее конец спускает в пропасть.
Ободренный присутствием Охеды, Тордальо снова берет у солдата аркебузу.
Человек на гребне скалы, упираясь ногами в землю, быстро-быстро перебирает руками.
Внизу на веревке повисает темная фигурка. Это женщина, я вижу ее развевающиеся волосы. Она поднимается все выше и выше. Вот она хватается за гребень скалы, и Орниччо помогает ей вскарабкаться.
Тордальо становится на одно колено, он целится, прищурив глаз.
Но он не один. Четверо дворян Охеды, спешившись, становятся позади него. А те двое на скале как будто и не видят грозящей им опасности. Они снова опускают веревку в пропасть.
Вдруг я слышу дикий крик. Это Роса с пеной у рта бьется в руках удерживающих его солдат. Не перенеся ужасного зрелища, он, закрыв глаза, ринулся было в пропасть, но товарищи удержали его.
— Убийцы, — кричит он, — проклятые! Испанцы, что вы смотрите, здесь убивают женщин!
— Бросьте оружие! — вдруг слышу я звонкий голос и не верю своим глазам: выпрямившись в седле, величественный и помолодевший, адмирал въезжает в толпу солдат. — Оставьте в покое этих людей, — говорит он, повернувшись к Охеде. — Это индейцы Веечио. Они не принимали участия в битве ста касиков. А на вас, офицер Тордальо, за самовольные действия я накладываю десять суток ареста.
Солдаты Охеды отступают, бормоча ругательства. В самый последний момент, когда мы готовимся тронуться в дальнейший путь, я замечаю, что один из людей отряда передает рыцарю Охеде аркебузу. Я бросаюсь к нему, пуля обжигает мне щеку, но я явственно вижу, что на противоположной стороне пропасти Орниччо, пошатнувшись, хватается за грудь и затем медленно-медленно начинает падать на руки подхватившей его женщины.
ГЛАВА XIV
«Исцеляющая раны» и «Нагоняющая сны»
Вот при таких обстоятельствах господь привел мне свидеться с Орниччо.
На шестой день пути я дошел до покинутой деревни. Губы мои пересохли от жажды, и мне негде было укрыться от солнца. Все дома были разрушены.
В конце деревни я заметил полуразвалившуюся хижину. Одна стена ее была пробита и обвалилась, но крыша была на месте, и я ступил под ее благодетельную сень.
Вот уже около месяца, простившись с господином, я скитаюсь по этой стране и вижу только обломки и развалины. Адмирал, прощаясь, заклинал меня не пускаться одному в путь, но индейцы, унесшие тело Орниччо, отправились в горы. И как я мог не последовать за ними? Опасения адмирала, однако, не сбылись: никто не останавливал меня в пути, и я уже давно потерял надежду увидеть где-нибудь хоть одно живое существо.
Поэтому, когда при моем появлении две темные фигуры шарахнулись от меня в глубину хижины, я сам вздрогнул от неожиданности.
Старый седой индеец тотчас же поднял над головой трясущиеся руки. Такому жесту местных жителей научили солдаты Охеды. Это должно было обозначать, что индеец — мирный и не поднимает против белого оружия.
Маленький голый индейский мальчик с вытаращенными от ужаса глазенками робко тронул меня за руку. На ладошке он протягивал мне несколько крупинок золота. Я отстранил его ручку.
Только одна женщина даже не пошевелилась при моем появлении. Она сидела на полу хижины над грудой каких-то лохмотьев. В полутьме я не разглядел, что она делает.
Длинные черные волосы, свешиваясь до самого полу, закрывали ее лицо от меня.
— Бери золото и уходи, — сказал старик на языке мариен, единственном, который хоть немного понимали европейцы. — Это все, что есть в нашей хижине.
— Я не ищу золота, — ответил я. — Я шел, не останавливаясь, семь дней и семь ночей и изнемогаю от жажды.
— Дай ему напиться, Тайбоки, — сказал старик.
Тайбоки?! В одну минуту я понял все. Одним прыжком я бросился на середину хижины. Женщина, распростерши руки, закрыла от меня груду лохмотьев. На них лежал человек, укрытый от мух плащом.
Откинув плащ, я увидел бледное лицо, которое я тотчас же узнал, несмотря на то, что густая черная борода совершенно изменила его. Глаза были закрыты.
— Орниччо, брат мой, Орниччо, друг мой! — шептал я, становясь на колени. — Я здесь, Франческо здесь. Орниччо, посмотри на меня!
Женщина, нисколько не удивившись, подвинулась, чтобы дать мне место.
— Он звал тебя во сне, и ты пришел, — сказала она по-испански.
Она переложила голову Орниччо к себе на колени и, тихонько покачивая ее, подняла на меня глаза.
В первую минуту я даже не понял, как она красива. Только потом я разглядел ее тонкие брови, длинные ресницы и нежный рот. Сейчас же меня поразили ее глаза. Они были темно-желтого цвета, как у кошки или птицы, и в них как бы колебалось тяжелое пламя.
— Тайбоки, я знаю тебя, — сказал я. — Мне говорил о тебе Гуатукас, твой брат.
— Горе мне! — сказал старик. — Этого молодого воина белые заковали в цепи и увезли в свою страну!
Я молчал, опустив голову, — это была правда. Когда Гуатукас явился, предлагая выкуп за Каонабо, его схватили и заковали в цепи.
— И я тебя знаю, Франческо Руппи, — сказала Тайбоки.
Старик шагнул ко мне, качаясь на своих тонких, высохших ногах:
