Жюль Верн - Таинственный остров

— Постойте, дорогой Пенкроф, что же вы убегаете? А десерт?

— Благодарю, мистер Спилет, — ответил моряк, — мне некогда.

— Ну хоть чашечку кофе, дружище?

— Не хочется.

— Ну, а трубочку?

Пенкроф вдруг вскочил, и его широкое добродушное лицо побледнело: он увидал, что журналист протягивает ему набитую трубку, а Герберт — уголек.

Моряк хотел что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова; он схватил трубку, поднес ее к губам, прикурил об уголек и сделал несколько затяжек.

Сизый душистый дымок заклубился облаком, а из этого облака раздался радостный голос:

— Табак, воистину табак!

— Да, Пенкроф, — отозвался Сайрес Смит, — и табак отменный!

— О, божественное провидение! Творец всего сущего! — воскликнул моряк. — Теперь на нашем острове есть все, что душе угодно!

И Пенкроф курил, курил без конца.

— А кто же нашел табак? — спросил он вдруг. — Конечно, ты, Герберт.

— Нет, Пенкроф, мистер Спилет.

— Мистер Спилет! — воскликнул моряк, сжимая в объятиях журналиста, которому еще не доводилось попадать в такие тиски.

— Ох, Пенкроф! — простонал Гедеон Спилет, с трудом переводя дыхание. — Воздайте благодарность и Герберту, который определил, что это табак, и Сайресу Смиту, который приготовил курево, и Набу, которому так трудно было держать язык за зубами.

— Да, друзья, я вас непременно отблагодарю. До самой смерти не забуду!

Зима наступила в июне — этот месяц в Южном полушарии подобен декабрю северных широт. Пора было позаботиться о теплой и прочной одежде.

Колонисты настригли шерсти с муфлонов, и теперь предстояло изготовить ткань из этого драгоценного сырья.

Само собой разумеется, у Сайреса Смита не было ни чесальной, ни трепальной, ни гладильной, ни прокатной, ни сучильной, ни прядильной машины, ни механической прялки, чтобы прясть шерсть, ни ткацкого станка, чтобы изготовить ткань, и ему пришлось обойтись самыми простыми средствами, так чтобы не ткать и не прясть. Он и в самом деле решил попросту воспользоваться тем, что шерсть, когда ее раскатываешь, сваливается, волокна ее сцепляются и переплетаются, — таким образом изготовляют войлок. Итак, войлок можно было изготовить самым простым способом и, валяя шерсть, получить грубую, но очень теплую материю. Шерсть у муфлонов была короткая, а для изготовления войлока как раз такая и нужна.

Инженер с помощью своих товарищей, считая и Пенкрофа, которому еще раз пришлось бросить постройку бота, принялись за подготовительные работы: надо было очистить шерсть от пропитавших ее маслянистых и жирных веществ, которые называются «жиропотами». Шерсть обезжирили так: погрузили ее в чаны, наполненные водой, нагретой до семидесяти градусов, и продержали там сутки; затем как следует промыли в содовом растворе, выжали под прессом, и шерсть была готова для валянья, то есть для производства войлока — плотной, но грубой материи, не имеющей особой ценности в промышленных центрах Европы и Америки, но весьма дорогой на «рынках острова Линкольна».

Войлок был известен издавна — первые сукна изготовлялись по тому же способу, к которому прибегнул Сайрес Смит.

Познания в области техники очень пригодились инженеру, когда он приступил к постройке валяльной машины; для работы сукновальни он искусно применил не использованную до тех пор движущую силу водопада.

Машина получилась допотопная. Вал, оборудованный кулачками, которые попеременно то поднимали, то опускали вертикальные вальцы, ящики, предназначенные для шерсти, по которой и били эти вальцы, прочная деревянная рама, соединяющая все устройство, — вот какой была эта машина в течение многих веков, пока изобретатели не заменили вальцы компрессорами, пока не перестали валять шерсть, а стали ее прокатывать.

Сайрес Смит руководил работой, и все шло отлично. Шерсть валяли, предварительно смочив ее мыльной водой для того, чтобы шерстинки стали скользкими и мягкими, лучше сцеплялись друг с другом и не рвались бы при валянии; из сукновальни выходили толстые полотнища войлока. Шерстинки благодаря крохотным бороздкам и бугоркам, которые всегда на них бывают, переплелись и свалялись так плотно, что получился материал, пригодный и для одеял и для одежды. Что и говорить, далеко ему было до ткани из шерсти мериноса, до муслина, шотландского кашемира, до штофа, репса, китайского атласа, орлеанской шерсти, альпага, тонкого сукна, фланели. То был «линкольнский войлок»; промыслы острова Линкольна расширились.

У колонистов была добротная одежда, спали они под одеялами и могли без страха встретить зиму.

В двадцатых числах июня наступили настоящие холода, и Пенкрофу, к великой его досаде, пришлось отложить постройку бота; впрочем, он решил во что бы то ни стало закончить его к весне.

Его неотступно преследовала одна мысль — обследовать остров Табор, хотя Сайрес Смит не одобрял это путешествие, считая, что оно предпринимается из пустого любопытства, — кто же мог оказать им помощь на скалистом островке, пустынном и бесплодном? Его тревожила мысль, что Пенкроф собирается проплыть сто пятьдесят миль на утлом суденышке по неведомому морю. А что, если бот, попав в открытое море, не доберется до Табора, а вернуться на остров Линкольна не сможет? Что тогда станется с ним посреди грозного океана, полного опасностей? Сайрес Смит часто говорил об этом с Пенкрофом но моряк с каким-то непонятным упрямством отстаивал свою затею, должно быть сам не отдавая себе отчета отчего он так упорствует.

— Как же так, друг мой, — сказал ему однажды инженер, — вы расхваливали остров Линкольна, жалели, что придется его покинуть, а теперь сами хотите с ним расстаться.

— Всего лишь на несколько дней, — отвечал Пенкроф, — всего на несколько дней, мистер Сайрес. Доберусь туда и тотчас поверну обратно, только посмотрю, что это за островок!

— Да ведь его не сравнишь с островом Линкольна!

— Заранее в этом уверен.

— Зачем же вам рисковать!

— Хочу узнать, что происходит на острове Табор.

— Да ничего там не происходит и не может происходить!

— Как знать!

— Ну, а если разыграется буря?

— Весной это не страшно, — ответил Пенкроф. — Но вот что, мистер Сайрес, ведь все надобно предвидеть, и я прошу вас отпустить со мной в это путешествие одного лишь Герберта.