По всему видно было, что наше путешествие на Лоб-нор не по нутру Якуб-беку, но он не мог отказать в этом генералу Кауфману.[32] Ссориться с русскими для Бадуалета теперь было нерасчетливо ввиду близкой войны с китайцами.
Вероятно, для того, чтобы заставить нас отказаться от дальнейшего путешествия, нас повели к Тариму самой трудной дорогой, идя которою пришлось переправляться вплавь через две довольно большие и глубокие речки: Конче-дарья и Инчике-дарья. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, как легко могли мы обойти по правому берегу первой реки, не делая дважды напрасной переправы. В данном случае, вероятно, нас хотели запугать трудностью переправы вплавь, при морозах, достигавших -16,7 °C на восходе солнца.
Обе переправы, через Конче и Инчике, мы совершили благополучно, хотя наши верблюды сильно попортились от купанья в холодной воде. Впоследствии, видя, что подобным способом нас удержать нельзя, начали строить на переправах плоты и мостики.
Чтобы попасть на Лоб-нор, мы должны были первоначально итти почти прямо на юг в долину Тарима, расстояние до которого от Корла 86 верст. Местность первоначально представляет волнистую равнину, покрытую галькой или гравием и вовсе лишенную растительности. Такая кайма, шириною от 20 до 25 верст, местами более, местами менее, сопровождает подножие невысокого, безводного и бесплодного хребта Курук-таг, составляющего последний отрог Тянь-шаня в Лобнорскую пустыню. Этот Курук-таг, как нам сообщали, стоит по южную сторону озера Багараш и, протянувшись к востоку почти на двести верст от Корла, теряется в пустыне глинистыми или песчаными холмами.
Бассейн р. Тарим (по Р. Шомбергу)
За ближайшей к горам каменистой полосой, резко обозначающей, как мне кажется, берег бывшего моря, расстилаются необозримой гладью пустыни Тарима и Лоб-нора. Почва здесь состоит или из рыхлой соленой глины, или из сыпучего песка; органическая жизнь крайне бедная. В общем, Лобнорская пустыня самая дикая и бесплодная из всех виденных мною до сих пор в Азии, хуже даже Алашанской. Но прежде чем перейти к более подробному описанию этих местностей, сделаю краткий гидрографический очерк всего нижнего течения Тарима.
* * *
Как упомянуто выше, мы должны были, следуя из Корла к югу, пересечь две довольно порядочные речки – Конче-дарья и Инчике-дарья. Первая из них[33] вытекает из озера Багараш, прорывает близ Корла последний отрог Тянь-шаня и, сделав небольшую излучину к югу, направляется затем на юго-восток и впадает в Кюк-ала-дарья – рукав Тарима. Протекая с значительной быстротой по рыхлой глинистой почве, Конче-дарья, равно как и сам Тарим, все его рукава и притоки, вырыли себе глубокие корытообразные русла. Ширина Конче-дарьи там, где мы переправились через нее вторично, от 7 до 10 сажен; глубина 10–14 футов, иногда и более. Менее нежели в десяти верстах к югу от Конче-дарьи, поперек нашего пути стала Инчике-дарья, которая, пройдя немного к востоку, теряется в солончаках, а в большую воду, быть может, сливается с Конче-дарьей. После долгих расспросов мы узнали, что Инчике составляет рукав Уген-дарьи, впадающей поблизости в Тарим и притекающей сюда из Мусарта, мимо городов Бай и Сайрам. На меридиане города Бугура от Уген-дарьи справа отделяется рукав, направляющийся прямо в Тарим, а немного ниже, слева, отходит Инчике-дарья.
На Тарим мы вышли там, где в него впадает Уген-дарья, имеющая сажен 8-10 ширины. Сам же Тарим является здесь значительной рекой, сажен 50 или 60 ширины, при глубине не менее 20 футов. Вода здесь светлая, течение весьма быстрое. Река идет одним руслом и достигает здесь самого высокого поднятия к северу. В дальнейшем течении Тарим стремится к юго-востоку, а затем почти прямо к югу и, не доходя Лоб-нора, впадает сначала в озеро Кара-буран.
У местных жителей описываемая река всего реже известна под именем Тарима. Обыкновенно ее называют Яркенд-дарья, по имени Яркендской реки, наибольшей из всех, дающих начало Тариму. Последнее название, как нам объясняли, происходит от слова «тара», т. е. пашня, так как воды Яркендской реки в верхнем ее течении во множестве служат для орошения полей.
Раздвоение Конче-дарьи (по Р. Шомбергу)
Верстах в пятидесяти ниже устья Уген-дарьи, от Тарима слева отделяется большой (20–25 сажен шириной) рукав Кюк-ала-дарья, который течет самостоятельно около 130 верст, а затем соединяется с главной рекой. В этот рукав с севера впадает Конче-дарья.
Кроме Кюк-ала-дарья, Тарим в своем нижнем течении не имеет значительных рукавов и идет большей частью одним руслом. По берегам, справа и слева, рассыпались болота и озера. Те и другие всего чаще образованы искусственно местными жителями для рыбной ловли и пастьбы скота, которому тростник доставляет единственный корм в этой злополучной стране. Сам Тарим помогает искусственному обводнению его долины. Именно на берега реки, обросшие лесом, кустарниками и тростником, сильные весенние бури наносят кучи пыли и песку, так что мало-помалу эти берега повышаются над окрестностью, в которой та же самая причина, т. е. бури, понижает почву, выдувая верхний слой рыхлой глины. В то же время, вероятно, и уровень реки, постоянно засыпаемой пылью или песком, постепенно понемногу повышается.
При таком явлении стоит лишь прокопать берег, как вода хлынет из реки и затопит более или менее обширное пространство. Сюда, вместе с водой, заходит рыба, а через несколько времени здесь начинает расти тростник. Затем спускная канава засыпается, озеро мелеет, бывшая в нем рыба без труда вылавливается, и на обсохших местах пасутся бараны. Когда тростник съеден, можно повторить прежнюю историю и опять получить впоследствии рыбу и пастбище.
Общий характер местности по всему вышеописанному нижнему течению Тарима один и тот же: на правом берегу реки, невдалеке от нее, тянутся голые сыпучие пески, набросанные невысокими (20–60 футов на глаз, издали) холмами. Эти пески неотступно сопровождают Тарим до его впадения в озеро Кара-буран, а затем уходят вверх по реке Черчен-дарья и продолжаются на юго-запад почти до города Керии. Так же и вверх по Тариму, от устья Уген-дарьи, голые пески тянутся весьма далеко. Вообще вся площадь между правым берегом Тарима, с одной стороны, и Прикунлунскими оазисами – с другой, переполнена, как нам сообщали, сыпучими песками и вовсе необитаема.
На левом берегу Тарима пески встречаются гораздо реже и далеко не так обширны. Почва же здесь состоит из рыхлой соленой глины, которая то совершенно оголена, то поросла редкими кустами тамарикса, изредка саксаулом. Эти растения своими корнями скрепляют рыхлую землю, которая в промежутках выдувается сильными ветрами. Те же ветры наносят кучи пыли на кусты и образуют мало-помалу под каждым из них бугор в сажень или две вышиной. Подобные бугры как в Ала-шане и Ордосе, так и здесь часто сплошь покрывают обширные пространства.
* * *
По берегу самого Тарима, его притоков и рукавов растительность несколько разнообразнее, но все-таки чрезвычайно бедная. Здесь прежде всего являются узкой каймой леса тогрука [разнолистный тополь – туранга] – Populus diversifolia, корявого дерева, достигающего 25–35 футов вышины при толщине ствола, почти всегда внутри пустого, от 1 до 3 футов; в небольшом количестве является джида [лох] – Eleagnus, обширные площади порастают колючкой [джингил] – Halimodendron, кендырем – Asclepias и еще двумя видами кустарников из семейства бобовых. По озерам и болотам, рассыпанным на обоих берегах Тарима, растут высокие тростники и куга [рогоз] – Typha; как редкость кое-где на влажных местах можно встретить повитель, астрагал и два-три вида сложноцветных. Вот и полный список растительности Тарима с Лоб-нором.[34] Лугов, травы, цветов здесь нет и в помине.
Вообще трудно представить себе что-либо безотраднее тогруковых лесов, почва которых совершенно оголена и только осенью усыпана опавшими листьями, высохшими, словно сухарь, в здешней страшно сухой атмосфере. Всюду хлам, валежник, сухой, ломающийся под ногами тростник и солевая пыль, обдающая путника с каждой встречной ветки.[35] Иногда попадаются целые площади иссохших тогруковых деревьев, с обломанными сучьями и опавшей корой.
Эти мертвецы здесь не гниют, но мало-помалу разваливаются слоями и заносятся пылью.
Как ни безотрадны сами по себе тогруковые леса, но соседняя пустыня еще безотраднее. Монотонность пейзажа достигает здесь крайней степени. Всюду неоглядная равнина, покрытая, словно громадными кочками, глинистыми буграми, на которых растет тамарикс. Тропинка вьется между этими буграми, – и ничего не видно по сторонам; даже далекие горы на севере чуть-чуть синеют в воздухе, наполненном пылью, как туманом. Нет ни птички, ни зверя; только кое-когда встречается красивый след робкого джейрана [в первоначальном тексте – джепрака].
