Химики тоже вложили свою лепту в проблему получения пресной воды из морской, предложив осаждать соли, переводя их в нерастворимый осадок с помощью цеолитов* и ионообменных смол. В аварийных укладках на шлюпке тоже хранились такие опреснители. В случае необходимости брикет опреснителя надо было поместить в специальный резиновый мешочек, хорошенько размельчить пальцами и добавить до метки океанской воды. Подождав минут пятнадцать двадцать, через трубочку-сосок можно напиться, правда не очень вкусной и прозрачной, но почти пресной, воды. И все же терпящим бедствие в океане требуется такое устройство, которое бы не зависело ни от солнца, ни от запаса брикетов и могло служить долго, эффективно и многократно. Может быть, будущее принадлежит специальным мембранам, которые сумеют пропускать воду, задерживая молекулы растворенных в ней солей. Вечерело. Солнце ослепительным,. оплавленным по краям золотым диском опускалось в лепнину туч, причудливо застывших на горизонте. И все вокруг - океан, облака, синеватый край небес - окрасилось в золотисто-багряные тона. Казалось, будто пламя пожарища освещает клубящийся над ним дым. Темное лезвие горизонта разрезало солнечный диск наполовину, на две трети, и, едва алая долька солнца окончательно растворилась в океане, все вокруг сразу померкло, посерело. Небо на западе приобрело желтоватый, тусклый оттенок. Казалось, ночь уже одержала победу над светом. Но нет, на восточном склоне небес одно за другим, словно высвеченные цветным фонарем, стали возникать сиренево-розовые облака. Нежные. Полупрозрачные. Но вот и они потемнели и словно растворились во мраке, опустившемся на океан. Ракитин расправил брезент и улегся на спину, попыхивая сигаретой. Теплый влажный воздух словно обволакивал тело. Спать не хотелось. В эту теплую тропическую ночь среди океана все вокруг казалось необыкновенным, романтичным и волнующим: и сверкающие россыпи незнакомых созвездий, и тени облаков на черной как смола воде с серебристыми дорожками отраженного звездного света, и неумолчное перешептывание волн, и таинственные всполохи холодного огня, стоит лишь пошевелить веслом в воде, и ласковое прикосновение ночного ветерка.
* Природные минеральные вещества, обладающие способностью связывать катионы натрия, калия, кальция, магния.
Наверное, такой ночи посвятил свои строки Уитмен:
Ночь, у тебя южные ветры, ночь, у тебя
редкие крупные звезды!
Тихая, дремотная ночь - бездушная, голая
летняя ночь.
Или нет. К сегодняшней ночи, пожалуй, подходят совсем другие его строфы:
Ближе прижмись ко мне, гологрудая ночь.
Крепче прижмись ко мне, магнетическая
ночь,
Вскорми меня своими сосцами!
Ракитин улыбнулся возникшим в голове лирическим ассоциациям. А над головой, медленно кружась, уходили за горизонт тропические звезды и грозно чернели в бездонном пространстве "угольные мешки".
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Утро началось, как обычно. Поднялись чуть свет. Перегнувшись через борт, рискуя свалиться в призывно слепящую гладь, совершили утреннее омовение.
Володин спустил ноги с банки и вдруг удивленно воскликнул:
– Рыба!
– А вот еще одна летучка, - сказал Сашков, поднимая над головой серебристую, похожую на селедку рыбку.
– Это подарок от Нептуна за хорошее поведение, - сказал Ракитин. - Вот вам и подтверждение рассказов, что летучие рыбы, привлеченные светом фонаря или белизной паруса, залетают прямо в лодку.
Впрочем, большинство из участников эксперимента слыхало об этом живом даре природы страждущим в океане. Экипаж славного "Кон-Тики" регулярно получал добавку к завтраку в виде нескольких летучек. "Обычно их бывало не меньше дюжины, а однажды утром мы обнаружили на плоту двадцать жирных летучих рыб", - вспоминал Тур Хейердал. И Бомбар писал: "Начиная с третьего дня после отплытия и до самого конца плавания я каждое утро находил в лодке до пятнадцати летучих рыб".
– А что, она, наверное, недурна на вкус, - вздохнул Лялин, рассматривая летучку. - Жирненькая. Ее бы сейчас на сковородку, с лучком.
– Ну чего душу травишь? И так живот подвело, - буркнул Сашков, глотая слюну.
– Впрочем, если посолить малость, она тоже отлично пойдет, - не унимался Лялин. - Летучка малосольная. Да еще с пивом. Мечта поэта. - Он сладко причмокнул губами.
– Ты что, нарочно на нервы действуешь? Ведь сказано, про еду помалкивать! - вдруг вскипел обычно невозмутимый Демин.
– Кончай, ребята, - вмешался Ракитин. - Поговорили и хватит. Нашли из-за чего шум поднимать.
– А чего он этот дурацкий разговор завел? - начал было Сашков, но Ракитин прервал его:
– Хватит! Успокойтесь. Больше о еде ни слова. Договорились?
Ракитин по опыту многих экспедиций знал, как важно не дать разгореться спору. Его надо погасить в самом зародыше, иначе неприятностей не оберешься.
Жара, недостаток воды, голод - все это давало себя знать, складывалось, наслаивалось одно на другое, и нервы натягивались, словно струны на колки. Еще вчера он почувствовал, как в нем без всякой причины поднимается раздражение, и он едва не сделал резкого замечания Сашкову, начавшему, как обычно, донимать Лапина ехидными вопросами. Но вовремя сдержался.
– Все. Кончай базарить, ребята. Пора делом заниматься. А то Вадим Сергеевич совсем истомился, вас ожидаючи.
– Давай подходи, не задерживайся, - подхватил Савин, помогая Ракитину сбить напряжение, - не то иглы заржавеют. Давай, Вася, - обратился он к Сашкову, - тебя без очереди.
– Иголку ему потолще подбери, - крикнул Петров, - чтоб шум не поднимал!
– Ну ладно, ладно, - добродушно-ворчливо отозвался Сашков. - Чего прицепились?
Пожар так же быстро утих, как и разгорелся. После завершения осмотра все разбились на тройки и четверки в предвкушении законного завтрака. Если бы кто-нибудь со стороны взглянул на эту картину, он был бы крайне удивлен, с какой серьезностью четверо взрослых, вполне интеллигентных и нормальных людей, рассевшись кружком, делят стограммовую баночку говяжьей тушенки. Ее содержимое разрезали на четыре кучки, и Лебедев, повернувшись спиной, на вопрос "Кому?" говорил: "Петрову, мне, Лапину, Демину".
– Да, не мешало бы поесть поплотнее, - вздохнул Демин, слизывая с ладони галетные крошки. - Я бы даже от планктона не отказался.
– А ты его налови и пожуй, - сказал, подмигивая, Лапин. - Его Хейердал знаешь как расхваливал. Наверное, отличное блюдо. Как, доктор, верно я говорю?
– Может, Хейердал его и расхваливал, но я бы лично есть не стал. Уж больно вид у него неаппетитный, - пожал плечами Володин, поглаживая порыжевшую на солнце бородку.
