Владимир Арсеньев - По Уссурийскому краю

Верховья Имана покрыты густым смешанными лесами. Трудно себе представить местность более пустынную и дикую. Только в начале зимы она немного оживает. Сюда перекочёвывают прибрежные китайцы для соболевания, но долго не остаются: они боятся быть застигнутыми глубокими снегами и потому рано уходят обратно.

Расспросив удэгейцев о дороге, мы отправились дальше и очень скоро дошли до того места, где Иман поворачивает на северо-запад. Здесь в углу с левой стороны примыкает к реке большая поляна. Она длиной пять километров и шириной около двух километров. В конце её находятся четыре фанзы. Это и есть китайский охотничий посёлок Сидатун[153]. На другой стороне Имана живут удэгейцы (пять семейств) в трёх юртах. У них я и остановился.

На Сидатуне мы простояли с 27 по 30 октября. За это время я успел осмотреть посёлок и ознакомиться со всеми его обитателями. Это были большею частью различные преступники, беглые, уклоняющиеся от суда, и искатели приключений, бурные страсти которых не знали пределов. Они ничего не делали, курили опий, пили водку, играли в кости, ссорились и ругались между собой. Обитатели каждой фанзы делились на три группы: хозяев, работников и бездельников, живущих на средства, добытые грабежами и убийствами. Я вспомнил Чжан Бао. Он предупреждал меня не доверяться китайцам на Сидатуне.

Как и везде, местное туземное население находилось в полном порабощении. Не имея никакого понятия о письменности, удэгейцы совершенно не знали, кто из них сколько должен китайцам. Тут можно было видеть рабство в буквальном смысле этого слова. Так, например, удэгеец Си Ба-юн за то, что к указанному сроку не доставил определённого числа соболей, был так избит палками, что на всю жизнь остался калекой. Жену и дочь у него отобрали, а самого его продали за 400 рублей в качестве бесплатного работника другому китайцу.

Наблюдая всё это, я горел негодованием. Но что могли сделать мы вшестером, находясь среди хорошо вооружённых людей? Я обещал помочь удэгейцам тотчас, как только возвращусь в Хабаровск.

Тридцать первого числа морозы заметно усилились, по реке плыл лёд. Несмотря на это, удэгейцы решили везти нас на лодке, сколько это будет возможно.

Плаванье по Иману. — Пороги. — Ледоход. — Крушение лодки. — Река Арму. — Река Синанца. — Голодовка. — Остатки медвежьей трапезы. — Лапша из кожи. — Утомление. — Ли Тан-куй. — Ночное приключение в Сянь-ши-хеза. — Волнение удэгейцев. — Стойбище Вагунбе. — Восстание инородцев. — Пение шамана

Первого ноября рано утром мы покинули Сидатун и поплыли вниз по Иману.

К плаванию по горным рекам туземцы привыкают с детства. Надо далеко смотреть вперёд, надо знать, где следует придержать лодку, где повернуть её носом против воды или, наоборот, разогнать елико возможно и проскочить опасное место. Всё это надо учитывать и быстро принимать соответствующие меры. Малейший промах — и лодка, подхваченная быстрым течением, в один миг будет разбита о камни. На порогах вода находится в волнении, лодка качается, и потому сохранять равновесие в ней ещё труднее. Для нас трудность плавания увеличилась ещё тем, что по реке плыл лёд и фарватер её был стеснён заберегами. Льды заставляли плыть не там, где нам хотелось, а там, где это было возможно. Особенно это было заметно в тех случаях, когда порог находился на месте поворота. Чем больше увеличивались забереги, тем быстрее становилось течение посредине реки.

От Сидатуна долина Имана носит резко выраженный денудационный характер. Из мелких притоков её в этом месте замечательны: с правой стороны Дандагоу[154] (с перевалом на Арму), потом — Хуангзегоу[155] и Юпигоу[156], далее — Могеудзгоу[157] и Туфангоу[158].

Немного ниже Сидатуна можно наблюдать высокие древнеречные террасы, слагающиеся из сильно перемятых глинистых сланцев, среди которых попадаются слои красновато-бурых песчаников с прожилками кварца. За террасами километрах в десяти от реки высится гора Яммудинзцы[159]. По рассказам удэгейцев, китайцы тайком моют там золото.

По пути около устьев рек Мацангоу[160], Сыфангоу[161] и Гадала виднелись пустые удэгейские летники. В некоторых местах рыба ещё не была убрана. Для укарауливания её от ворон туземцы оставили собак. Последние несли сторожевую службу очень исправно. Каждый раз, как только показывались пернатые воровки, они бросались на них с лаем и отгоняли прочь.

Леса, растущие по Иману, превосходного качества. В горах преимущественно кедровики и пихтачи, в долине преобладают лиственные породы.

На Имане, как на всех горных речках, много порогов. Один из них, тот самый, который находится на половине пути между Сидатуном и Арму, считается самым опасным. Здесь шум воды слышен ещё издали, уклон дна реки заметён прямо на глаз. С противоположного берега нависла скала. Вода с пеной бьёт под неё. От брызг она вся обмёрзла.

Удэгейцы задержали лодку и посоветовались между собой, затем поставили её поперёк воды и тихонько стали спускать по течению. В тот момент, когда сильная струя воды понесла лодку к скале, они ловким толчком вывели её в новом направлении. По глазам удэгейцев я увидел, что мы подверглись большой опасности. Спокойнее всех был Дерсу. Я поделился с ним своими впечатлениями.

— Ничего, капитан, — отвечал он мне. — Удэгей все равно рыба. Шибко хорошо понимай в лодке ходи. Наша так не могу.

Чем дальше, тем плыть было труднее. Льдов становилось больше, забереги делались шире.

Вся эта часть Имана покрыта хвойно-смешанным лесом, на островах преобладают лиственные породы с примесью строевого кедра, а по берегам реки и по галечниковым отмелям — заросли тальника, дающего неисчерпаемый материал туземцам для лыж, юрт, острог, нарт и т. д.

На лодках нам удалось проехать немного. Начавшая с утра хмуриться погода опять разразилась пургой. Удэгейцы очень искусно лавировали между льдами, отталкивая их в сторону шестами.

За рекой Гадала Иман делает крутой поворот. Здесь скопилось много плавучего льда. Посередине шёл узкий проход. Был ли он сквозной или замыкался — этого не знали наши проводники. Удэгейцы задержали лодку и обратились ко мне с вопросом, рисковать или нет. Путешествие с котомкой на плечах до того надоело, что я решил попытать счастья. Дерсу начал было меня отговаривать, но я не согласился с ним, думая, что в случае неудачи нам всё же удастся выбраться на берег. Стоять на одном месте долго было нельзя. Мы тронулись вперёд, но не успели сделать и 40 метров, как увидели, что проход был закрыт. Дальше шёл сплошной лёд. Подходить к нему вплотную было опасно. Если нашу тяжело нагруженную лодку течение прижало бы ко льду, она сразу наполнилась бы водой. Надо было спешно выходить назад, но это оказалось не так просто. Повернуть лодку в узком проходе тоже было нельзя. Пришлось двигаться кормой против воды. Как на грех, мы находились на самом фарватере, и шесты едва доставали дно. С большими усилиями мы прошли половину. Вдруг один удэгеец что-то закричал. По тревожному тону его голоса я понял, что нам грозит опасность, и оглянулся назад. Навстречу нам неслась огромная льдина. Она должна была закупорить проход раньше, чем мы успеем из него выйти. Удэгейцы напрягли все свои силы, но льдина не ждала. Она с шумом ударилась об один край прохода и затем о другой. В это время случилось ещё худшее — то, чего мы вовсе не ожидали. От сильных толчков все льды пришли в движение. Проход начал суживаться.