Действительно, и это входило в мои намерения. Вообще говоря, было очень рискованно брать с собой в такую опасную поездку неопытного мальчишку, но я питал к нему не меньшее доверие, чем к любому более старшему воину мимбренхо.
Все, в чем мы нуждались, то есть запас еды для нас и корм для лошадей, было вскоре готово. Еще до наступления дня мы собирались выехать. Как же я удивился, когда к нам подошел Виннету и сказал:
— Может так случиться, что мои братья должны будут уходить от погони, но лошадь юного мимбренхо не может сравниться в скорости с жеребцом Олд Шеттерхэнда. Значит, мимбренхо должен ехать на моем коне — тот наверняка принесет юношу назад.
Чтобы апач доверил своего знаменитого жеребца другому, да к тому же еще мальчишке — это было чудом, а одновременно верным знаком того, что он необычайно расположен к маленькому мимбренхо. Тот посчитал невозможным отклонить столь великодушное предложение, и вот мы помчались, оба на хороших конях, наслаждаясь утренней свежестью, держа направление на юг.
Груз у наших лошадей был тяжелый, потому что мы предусмотрительно запаслись на три-четыре дня всем необходимым, что могло потребоваться в пути. Мы взяли с собой не только провизию для себя и корм для лошадей, но и самые разные вещи, которые, как предполагалось, будут нам полезны. К таковым относились, например, пакет свечей и связка факелов. И то, и другое мы обнаружили в фургоне в изрядном количестве; так как свечи и факелы применяются для освещения под землей, то Мелтон заказывал их у одного купца в Уресе. В повозке также находились и три больших бочки с керосином. Как и раньше, во многих других отношениях, так и теперь было видно, что Мелтон уже все подготовил для своего «мероприятия» еще прежде, чем заключил договор с асьендеро. Так же он подробно обо всем договорился с юма и передал им для транспортировки все, что немедленно было использовано.
Геркулес даже рассказал мне, что триста индейцев-юма перевозили этот груз на четырех сотнях лошадей, то есть животных было на сотню больше, чем потребовалось для перевозки самих людей. Допустим, что шестьдесят из этих лошадей были необходимы для немцев, но и тогда оставалось еще сорок вьючных лошадей, тяжело нагруженных вещами, которые надо было немедленно переправить в горы.
Разумеется, я рассказал еще до нашего отъезда о своих намерениях Виннету, чтобы он знал, где нас искать, если что-нибудь случится и мы не вернемся через четыре дня. Вполне естественно, что он прежде всего должен был узнать, что я хочу исследовать пещеру Плейера и открытый Геркулесом ход. Это было началом нити, по которой он должен был пойти, если ему придется нас искать.
Так как вчера мы отклонились от нашего пути, то сегодня я вынужден был прежде всего отправиться с маленьким мимбренхо назад, по последнему отрезку вчерашнего пути, с удовлетворением убедившись при этом, что отпечатки копыт лошадей и колес больше уже не видны. Когда же мы добрались до места, где появились следы, то с полным основанием предположили, что в течение дня они исчезнут. Это замечание удовлетворило меня на тот случай, если Мелтон вышлет нам навстречу шпионов. Я мог быть уверен, что его люди не смогут найти место нашего лагеря.
После того как мы часа четыре ехали в южном направлении, мы повернули на восток и вскоре заметили, что растительность исчезает. Началась пустыня. Там, где виднелись последние островки травы, мы остановились, чтобы дать лошадям хотя бы часок отдыха и предоставить им возможность пощипать чахлую травку. Потом мы отправились дальше.
Мы скакали по настоящей пустыне. Земная поверхность образовывала пологие волнообразные валы, между которыми находились мелкие углубления, и повсюду видны были только скалы, только камни, только галька или песок. Не попадалось ни кустика, ни травинки. И эта голая земля поглощала лучи палящего солнца, пока не пропитывалась ими. Обжигающий, раскаленный воздух стелился по земле слоем в четыре — пять футов высотой, сравнимым со сверкающим озером. Дышалось с трудом, пот заливал мне лицо, но это надо было выдержать. Мы продолжали скакать, не останавливаясь, все дальше и дальше, потому что должны были еще до наступления вечера добраться до Альмадена, если не хотели терять целый день.
Мы почти не разговаривали между собой. Мимбренхо не мог позволить себе начать со мной беседу, а меня утомительная однообразность езды не располагала к разговорам. Так в молчании и шло время, пока я не сказал себе, что теперь Альмаден должен лежать к северу от нас. И мы повернули в этом направлении, зорко озираясь вокруг и одновременно внимательно разглядывая землю — а вдруг на ней появится какой-нибудь след.
Когда солнце почти коснулось горизонта, вдали перед нами появилась невысокая, но резко вырисовывавшаяся на фоне вечернего неба скала, которая постепенно вырастала по мере нашего приближения к ней.
— Вот это и должен быть Альмаден, — сказал я. — Теперь нужно соблюдать предельную осторожность.
— Разве наш великий брат Олд Шеттерхэнд не хочет спешиться? — почтительно спросил мальчик.
Да, он был прав. Всадника можно увидеть с гораздо большего расстояния, чем пешехода. Правда, я все равно скоро бы слез с лошади, но то, что он сделал это замечание, обрадовало меня, потому что показывало, что юноша обладает сметкой. Дальше мы пошли пешком, ведя лошадей в поводу за собой.
Холмистая местность кончилась, и мы пошли по гладкой равнине, словно кольцом окружавшей Альмаден. Хотя видно было очень далеко, но мы не заметили ни одного человека, что было по меньшей мере странно.
Но вот местность внезапно стала понижаться. Мы стояли на краю котловины, посреди которой возвышался Альмаден, или скорее — мы стояли на берегу высохшего озера, в центре которого поднимался скалистый остров, который теперь был назван Альмаденом.
Я все же немного ошибся, так как однообразность местности сильно затрудняла расчеты. Мы подъехали к Альмадену не с юга, а с юго-запада, что правда, было опаснее, потому что я предполагал, что индейцы находятся с запада. Правда, вышло даже для меня лучше, потому что я увидел место, которое в другом случае должен был бы искать, а именно, тот скальный обломок, о котором рассказывали Плейер и Геркулес.
Огромный скальный бастион, поднимавшийся посреди бывшего озера, образовывал почти правильный куб, грани которого были ориентированны почти точно по странам света. Так как мы подъезжали с юго-западного угла, то мы сразу увидели и южную, и западную стороны. Южная стена уходила, правда, вертикально вверх, но в нее врезалась глубокая ложбина, в которой с первого взгляда угадывался путь наверх. А это все совпадало с тем, что мне рассказывал Плейер, а именно: на плато можно подняться как с северной, так и с южной стороны.
