Мы ехали не час, а целых два и остановились посреди гладкой равнины, усеянной редкими кустами. Тут не было видно ни текучей, ни стоячей воды. Бросилось в глаза, что мы расположились на ночлег не возле кустов, а на значительном расстоянии от них. Ни один путешественник без веской причины не откажется от защиты или, по меньшей мере, от приятного соседства раскидистого куста. Фургоны были составлены рядом; тягловых лошадей распрягли, а верховых расседлали и передали нескольким индейцам-яки, которые должны были стеречь их ночью, выпасая на небольшой лужайке со скудной растительностью. При этом мне бросилось в глаза, что мормон послал индейцев с лошадьми и мулами не на ту сторону, где росли кусты, а на противоположную. Казалось, ему было важно, чтобы никто из нас не оказался поблизости от этого редкого кустарника. Поэтому я решился тайком сходить туда.
Люди очень устали и скоро завернулись в свои покрывала, собравшись спать. Я сделал то же самое, но не закрывал глаз. Луна еще не взошла. Звезды, которых сегодня высыпало немного, давали очень неверный свет, при котором можно было что-то с трудом разглядеть не дальше как в десяти шагах.
Я наблюдал за местом, где — несколько в стороне от нас — улегся Мелтон. Казалось, будто он спит; но приблизительно через три четверти часа я заметил какое-то движение. Он выкатился из своего одеяла и встал. Некоторое время он стоял и прислушивался, после чего я подумал, что он собирается удалиться; но это оказалось не так, потому что он тихо подошел ко мне, опустился за несколько шагов до меня на колени и неслышно пополз, а возле самой моей головы остановился — он, должно быть, слышал каждый мой вздох. Я дышал медленно, тихо и равномерно — как спящий глубоким сном человек. Это его удовлетворило. Он поднялся и пошел по направлению к кустам.
Его поведение, во-первых, доказывало, что он мне не верит и боится моей осторожности и бдительности, а во-вторых, что он замыслил нечто, о чем никто не должен знать. Я должен был проникнуть в его замысел, поэтому, когда он удалился достаточно далеко, так что уже не мог больше видеть и услышать меня, я поспешил к кустам, стараясь добраться до них раньше мормона.
Естественно, я не бежал за ним, а двигался по дуге, держась восточнее кустов, в то время как мормон приближался к ним с юга. Само собой разумеется, что шел я не по прямой; мне пришлось учесть, что он мог кому-то назначить свидание в зарослях. Пройдя сорок или пятьдесят шагов, я лег на землю и пополз, приблизившись еще на половину этого расстояния к кустам.
Движения мои были настолько быстрыми, что я, несмотря на кружной путь, прибыл раньше мормона и успел удобно устроиться, когда услышал его шаги. Он прошел так близко, что я смог отчетливо его рассмотреть, потом он остановился и щелкнул языком. Сейчас же из кустов в ответ послышался такой же звук. Потом я различил неясные очертания поднявшегося из кустов человека, который спросил по-английски:
— Брат Мелтон, это ты?
— Yes, — ответил он. — А ты?
— All right! Подходи же! Все в порядке.
— Ты один?
— Нет, здесь со мной вождь. Поэтому ты можешь понять, что я шел по верному пути. Все идет так, как нужно.
— Значит, твой мальчишка нашел тебя?
— Да. Пошли в кусты! Надо быть осторожными, потому что этот человек, Олд Шеттерхэнд, приехал с тобой, во что я все еще никак не хочу поверить.
— Это так; могу поклясться, что…
Дальше я ничего не услышал, потому что мормон подошел к собеседнику вплотную, и они вместе исчезли в кустах.
Что мне надо было делать? Подслушивать? Это было легко сказать, но выполнить было гораздо труднее, пожалуй, даже невозможно, в чем я скоро убедился. Негустой кустарник занимал слишком небольшую площадь, да к тому же на горизонте показался узкий серп молодой луны. Один к одному прижались десять, самое большее — двенадцать кустов, и я не знал, за которым из них искать людей. Теперь их было не меньше троих. Даже если бы я был одет в темное, меня должны были увидеть. Но на мне был светлый костюм, и подкрадываться к ним было бы просто глупо. Меня сразу бы заметили.
Поэтому я сделал единственное, что мог: я так далеко отполз, что смог подняться, а потом направился назад, в лагерь, где все уже спали и моего отсутствия никто не заметил. Я снова завернулся в одеяло и стал обдумывать то, что увидел и услышал.
Кто был тот человек, с которым говорил Мелтон? Ответ найти было нетрудно. Оба называли друг друга «брат»; значит, тот тоже был мормоном, и это казалось тем более правдоподобным, что он пользовался не привычным в этих местах испанским, а английским языком. Потом Мелтон спросил его, «нашел ли тебя твой мальчишка». Под «мальчишкой» подразумевался стюард нашего корабля Уэллер. Когда я подслушивал их разговор с мормоном в палатке, он говорил о том, что его отец давно подался к индейцам. А теперь в кустах скрывается индейский вождь! Сегодняшняя встреча была обговорена давным-давно. Молодой Уэллер после нашей высадки тоже сошел на берег и, естественно, смог передвигаться куда быстрее нас; он разыскал своего отца, чтобы сообщить ему, что эмигранты уже находятся в пути и ему следует прибыть в условленное место для обговоренной встречи. Ясно, что теперь старый Уэллер, Мелтон и индейский вождь о чем-то совещаются. Возможно, и молодой Уэллер с ними; весьма правдоподобно, что там, кроме вождя, собрались и другие индейцы. Значит, я поступил совершенно правильно, не подвергая себя опасности быть раскрытым, тем более, что чем больше было людей в кустах, тем больше была возможность столкнуться с ними.
Теперь я задался важным вопросом, к какому племени принадлежат эти индейцы. Кто знаком с мексиканскими условиями, и в частности — с обстановкой в штате Сонора, тот знает, какое множество племен населяет этот район. В Соноре и вдоль ее границ кочуют опата, пима, зобайпури, тараумара, кауэнча, папаго, юма, телепегуана, каита, кора, колатлан, яги, упангуайма и гуайма. И все это только самые значительные племена, о мелких я уж и не упоминаю.
Я не видел вождя и ничего о нем не слышал, а следовательно, не мог и догадываться, к какому племени он принадлежит. Но мне было бы очень полезно узнать об этом. Еще важнее было бы выяснить, с какой целью устроена эта встреча. Что речь идет о переселенцах, я мог бы, пожалуй, догадаться, но ни о чем другом я не мог додуматься, как ни напрягал свою проницательность, как ни прокручивал в уме каждый мельчайший факт, каждое наблюдение, чтобы подвергнуть их сравнению и соответствующему анализу.
Я впал в почти лихорадочное возбуждение. Мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не сдвинуться с места, прождав по крайней мере часа два, пока не вернулся мормон и не улегся отдыхать. Ко мне же сон не шел. Какая-то опасность нависла над нами, а я не мог определить, какого она рода и когда проявится. Это-то и не давало мне уснуть. Ну, конечно, эта опасность грозила прежде всего переселенцам — как я когда-то и предполагал, а теперь оказалось, что она угрожает и мне и что я должен оставаться с теми, над кем она нависла, пока все не закончится. Я бы мог, как уже часто говорилось, просто покинуть караван, но тогда бы меня замучила совесть и я вынужден был бы признать себя трусом.
