– Весьма признателен, – отказался Калл. – Мне тут недалеко.
Молодые поселенцы съехали с холма в сторону Сан-Антонио. Калл спустился к маленькому пруду, намереваясь немного отдохнуть. Но заснул тяжелым сном и проспал до заката. Вопрос о вывеске беспокоил его, еще одно доказательство способности Августа озадачивать людей и из могилы. Если этот молодой человек решил, что где-то тут поблизости платная конюшня, другие могут подумать то же самое. Люди могут потерять дни, разыскивая среди известняковых холмов компанию, которая, по сути, всего лишь призрак.
Кроме того, на вывеске не было имени Августа, хотя он сам лежал в могиле. Ни один человек не сможет догадаться, что это именно его могила. Калл снова поднялся на холм и вынул нож, собираясь вырезать имя Гаса с другой стороны планки, но дерево от старости рассохлось и расщеплялось, так что ему пришлось остановиться, чтобы вообще не уничтожить доску. В итоге он лишь накарябал A. M. на другой стороне доски. Этого недостаточно, да и ненадолго, он прекрасно понимал. Кто-нибудь, не найдя платной конюшни, просто уничтожит остатки вывески. Но, во всяком случае, Гас находился там, где он решил, что должен находиться, а оба они знавали немало достойных людей, сейчас лежащих в безымянных могилах.
Калл вспомнил, как сказал молодым людям, что ему уже недалеко. Это доказывало, что он явно выживает из ума, поскольку ему некуда было ехать. Уставший, с гниющей раной, он не мог повернуть в Монтану, да и лошадь его, Джерри, никогда не выдержит такого длинного пути, даже если сам Калл справится. Он не мог понять, хочется ему вернуться или нет. Он никогда не ощущал, что где-то на земле у него есть дом. Он помнил, что приехал в Техас мальчишкой в фургоне, родители к тому времени уже умерли. С той поры, за исключением лет, проведенных в Лоунсам Дав, он все больше бродяжничал.
Калл повернул на юг, к Сан-Антонио, в надежде найти врача. Но когда приблизился к городу, объехал его кругом – мысль о скоплении людей пугала его. Он не хотел появляться среди людей, когда у него в голове все так неопределенно. Он устало ехал дальше на юг, посчитав, что с тем же успехом может поехать в Лоунсам Дав, как и в другое место.
Переезжая через реку, он вспомнил змей и молодого ирландца. Еще он знал, что ему следует поехать и навестить вдову Спеттл, чтобы сообщить ей, что у нее теперь на одного сына меньше, но решил, что с дурными новостями можно и подождать. Год и так прошел, если только она все уже не узнала от возвратившихся ковбоев.
Он въехал в Лоунсам Дав в конце дня в августе и удивился, расслышав резкие звуки обеденного колокола, того самого, по которому так любил колотить обломком лома Боливар. От этих звуков Каллу стало казаться, что он едет по земле привидений. Он совсем запутался и даже подумал, будут ли дома ребята, когда он приедет.
Но когда он выехал сквозь заросли карликового дуба к сараю «Хэт крик», то увидел старого Боливара собственной персоной, колотящего по тому же колоколу тем же самым обломком лома. Старик совсем поседел, а его серапе выглядело еще грязнее, чем раньше.
Когда Боливар поднял голову и увидел капитана, выезжающего прямо из заката, он от изумления уронил лом, едва не попав себе по ноге. Его возвращение в Мексику прошло крайне неудачно. Дочки повыходили замуж и уехали, жена злилась, не в состоянии забыть все те годы, когда он ею пренебрегал. Так что в один прекрасный день он ее бросил и вернулся в Лоунсам Дав, где поселился в доме, оставленном гринго. Чтобы заработать на жизнь, он точил ножи, да и требовались ему лишь кофе да хлеб. Спал он на плите, крысы сгрызли всю постель. Он стал сторониться людей, забывать, кем когда-то был. Но каждый вечер он брал обломок лома и бил в колокол – звук разносился далеко за Рио-Гранде.
Когда Калл спешился и бросил поводья, старый Боливар дрожа подошел к нему, явно не веря своим глазам.
– О, Capitan, Capitan, – бормотал он. Слезы облегчения текли по его небритым щекам. Он хватался за Калла руками, будто так устал, что сейчас упадет.
– Все в порядке, Бол, – проговорил Калл. Он повел трясущегося старика в дом, где царили запустение и грязь, кругом пауки и крысиный помет. Бол прошаркал к плите и подогрел кофе, который Калл выпил, стоя на веранде. Глядя вдоль по улице, он изумился, обнаружив, что в городке что-то изменилось. Что– то исчезло. Сначала он не мог понять, что именно, и решил, что это зрение играет с ним шутки, но потом вспомнил «Сухой боб». Похоже, салун исчез.
Калл отвел лошадь в сарай без крыши и расседлал. Каменный желоб был полон воды, причем воды чистой, но покормить лошадь почти что нечем. Посему Калл выпустил ее попастись и смотрел, как она с энтузиазмом катается по траве.
Затем, любопытствуя по поводу салуна, он по высохшему руслу ручья двинулся на главную улицу.
Тут из сумерек навстречу ему вышел одноногий человек. «Неужели Гас?» – подумал Калл, на мгновение перепутав, где находится – среди живых или среди мертвых. Он помнил, как сидел в могиле на берегу реки, но на секунду запамятовал, как выбирался из нее.
Но одноногий оказался всего лишь Диллардом Браулеем, парикмахером, потерявшим голос от крика, когда он и Гас отрезали ему ногу.
Со своей стороны, Диллард так удивился, увидев стоящего посреди улицы капитана Калла, что едва не уронил несколько рыбин, пойманных в реке. Ему пришлось подойти поближе, чтобы убедиться, что это действительно капитан, – уже основательно стемнело.
– Бог мой, капитан! – хрипло прошептал Диллард. – Вы что, наконец вернулись с ребятами?
– Без ребят, – ответил Калл. – Я один. Что произошло с салуном?
Он понял, что был прав, магазин все еще на месте, а салун исчез.
– Сгорел, – прошептал Диллард. – Сгорел, скоро уж как год.
– С чего бы это? – поинтересовался Калл.
– Ванз его поджег. И сам в нем сгорел. Заперся в комнате той шлюхи и не пожелал выходить.
– Черт, надо же, – заметил Калл.
– И пиана с ним сгорела, – продолжал Диллард. – Эти, из церкви, злились дико. Считали, если решил себя поджарить, мог бы хоть пиану выкатить из дверей. Теперь им приходится петь гимны под скрипку.
Калл подошел и постоял на том месте, где когда-то находился салун. От него ничего не осталось, лишь серый пепел да несколько обгорелых досок.
– Ванз не мог пережить, что она уехала, – пояснил Диллард. – Он просидел в ее комнате целый месяц, а потом все сжег.
– Кто уехал? – спросил Калл, глядя на пепел.
– Та женщина, – прошептал Диллард. – Женщина. Говорили, что он тосковал по той девке.
