— Вы воины, а говорите как дети. Разве мы дикие звери, чтобы не уважать странствующих торговцев? Разве не видели все, как Манаури от имени целой Кумаки обещал пришельцам гостеприимство? Вы унижаете мое достоинство, бесстыдно требуя от меня совершить подлость и нарушить свои обещания, вы, мои друзья и вожди! Вы хотите меня опозорить!
Верховный разгневался не на шутку, а я тайком потирал руки от удовольствия, ибо усматривал в его справедливой вспышке и следствие моего влияния. Разнос вожди восприняли покорно, даже с долей смирения, и лишь Мабукули, ближайший друг Манаури, заметил:
— А если акавои окажутся предателями, что тогда?
— Тогда другое дело! Тогда мы их уничтожим.
— Не было бы поздно! — буркнул Мабукули.
Рассчитывая на поддержку, вожди как на последнюю надежду взглянули на меня и обманулись. Я полностью поддержал позицию Манаури, добавив, что восемь гостей не должны умереть хотя бы еще и потому, что могут нам пригодиться и случайно выдать место, где укрываются остальные акавои, если таковые действительно затаились где-нибудь поблизости.
Еще до наступления темноты мы навестили гостей в их хижинах и убедились, что у них ни в чем нет недостатка, а потом, дружески предупредив их, чтобы в темноте ради собственного же блага они слишком не отдалялись от места ночлега, простились, пожелав им спокойной ночи.
Арнак и другие разведчики с началом ночи вернулись в Кумаку. Они не обнаружили никаких следов чужих людей.
Часа через два после полуночи меня разбудили. Пришел Фуюди. Он был взволнован порученным ему заданием и оказанным доверием. Акавойским языком он владел неплохо.
— Поручаю тебе акавоев: под предлогом помощи им будешь подслушивать каждое их слово, но смотри, чтобы они не догадались, что ты их понимаешь,
— поучал я его. — Главное, чтобы они не знали тебя по прежним временам.
— Не могут они меня знать, — возразил он, — я научился их языку от двух акавоев, постоянно живших в нашем племени на реке Померун, и никогда не был на Куюни…
— Тем лучше!.. Какие новости в Сериме?
— Болезнь вроде бы прекратилась. Выжившие понемногу приходят в себя.
— А Конесо?
— Он совсем пал духом, отупел и сник, целыми днями молчит…
— А другие?
— Все верят в тебя, Белый Ягуар, и хотят соединиться с вами под началом Манаури. Они будут делать все, что вы прикажете.
— Когда сожгут зараженные хижины?
— На рассвете.
Это были добрые вести, предвещавшие в племени мир и согласие, удалось бы только теперь успешно предотвратить опасность со стороны акавоев, если она существовала.
— Серимцы оповещены о появлении акавоев?
— Да. Там будут теперь начеку.
После разговора с Фуюди я велел ему пару часов поспать, а сам обошел сторожевые посты и застал всех на местах. Навестил я и пальмовую рощу бурити: часть воинов продолжала танцевать мукуари, и грохот барабанов не смолкал до самого утра. Ночь прошла спокойно.
На рассвете вся Кумака была на ногах. Сторожевые посты я выдвинул как можно дальше от селения, а отряды наиболее опытных и умелых охотников и рыболовов выслал на разведку в лес и к реке Итамаке.
С самого утра вокруг хижины акавоев началось оживленное движение. День был солнечный, и пришельцы разложили на земле содержимое своих мешков, воткнув рядом копья и палицы. Их копья имели особую форму и были похожи на огромные стилеты.
Чего только не было среди их товаров! И крохотные горшочки с ценным ядом урари, приобретенным у индейцев макуши, живущих у подножия гор Пакараима, и разные ожерелья, и прочие украшения из клыков ягуара, каймана, обезьян, а также из редких плодов. Все это радовало глаз, а Дабаро охотно объяснял нашим мужчинам и женщинам, от каких племен это получено: карибиси, виписана, арекуна и даже от араваков с реки Эссекибо.
Были там и разноцветные, разных размеров стеклянные бусы, происхождения, бесспорно, европейского, на которые наши люди не могли вдоволь насмотреться. Были и голландские хлопчатобумажные платки, и топоры, тоже из Голландии, и разные ножи, большие и маленькие, а среди них и показавшиеся мне удивительно знакомыми. Взяв один из них в руки и внимательней осмотрев, я прочитал — еще бы! — на рукояти надпись: Ливерпуль. Словно ветер родных краев пахнул мне в лицо, и сердце сжалось от щемящей тоски.
Дабаро, на подбородке которого в этот день, как особое украшение, висела серебряная пластинка величиной с талер, подвешенная к продырявленной нижней губе, обратил внимание на мой повышенный интерес к английским товарам. Он подошел ко мне и, указав на нож, объяснил по-аравакски:
— Это у нас из голландских факторий, а они купили ножи у паранакеди, твоих сородичей, когда плавали на корабле к устью реки Эссекибо.
— Откуда ты знаешь, что я англичанин, если здесь тебе никто этого не говорил? — спросил я.
На замкнутом и сумрачном до сих пор лице акавоя появилась самодовольная усмешка.
— Между реками Ориноко, Эссекибо и Куюни высокие, конечно, горы и непроходимые джунгли, однако вести доходят до нас с быстротою ветра, Белый Ягуар.
— Тебе известно и мое прозвище?
— Как видишь.
— А что вы еще знаете о нас?
— Все, — ответил он серьезно с невозмутимым видом.
Присматриваясь к акавоям, восхвалявшим свои товары с ловкостью завзятых торговцев, и оглядывая огромное множество доставленных ими вещей, я невольно усомнился в справедливости наших подозрений. Между племенами давно осуществлялся оживленный товарообмен, и, возможно, это действительно простые торговцы, а не воины, прибывшие с враждебными намерениями?
В этот момент северную часть небосклона окутал поднявшийся с земли столб черного дыма: это в Сериме жгли хижины больных красной болезнью. Дым, поднявшийся сразу в нескольких местах и слившийся над лесом в одно огромное облако, являл собой грозное зрелище. Жителей Кумаки, не знавших решения старейшин, охватило беспокойство. Никто больше не смотрел на товары акавоев. Раздались враждебные возгласы о нападении на Сериму, и, хотя виновников открыто не называли, гневные взгляды украдкой бросались на акавоев. Кое-кто, поддавшись панике, бросился к своим хижинам за оружием.
Акавои сразу же заметили клубы дыма и слышали недвусмысленные предположения наших людей, а Дабаро их понял. Гости явно остолбенели. Более того, казалось, их охватил гнев на мнимых виновников нападения, во всяком случае, мне казалось, что это гнев. Они стали лихорадочно между собой перешептываться. Стоявший рядом Фуюди навострил уши, стараясь остаться незамеченным. Подслушать ему удалось немного, поскольку акавои, обменявшись несколькими короткими фразами, сразу же замолчали. Фуюди направился в сторону, я последовал за ним. Оказавшись вне поля зрения акавоев, среди хижин, я догнал его.
