Большинство жителей Кумаки в эту ночь не спало, ожидая нашего возвращения. Мы были рады одержанной победе, но оставалась и горечь: не все вернулись живыми.
Для вящей безопасности я распорядился удвоить охрану вокруг хижины акавоев, потом созвал на другом конце селения старейшин и лучших воинов на совет.
— Теперь мы примерно знаем, где находится лагерь акавоев: на противоположном берегу Итамаки, у залива за мысом. Сегодня же ночью туда поплывут наши разведчики и утром точно установят местонахождение их лагеря. Потом будем решать, как лучше их уничтожить.
— Кто поведет разведчиков? — спросил Манаури.
«Кто? Кто же? — размышлял я. — Это важное задание».
— Пожалуй, я…
Раздались возражения:
— У тебя ранено плечо, ты должен сохранить силы на будущее…
Меня тронула эта забота.
— Но кого же все-таки послать? — спросил я.
— Меня! — ответил Арнак.
Под утро прошел проливной дождь — предвестник приближающейся поры дождей, — и солнце встало багряно-красное, что в Кумаке почиталось за предзнаменование войны. Я проснулся бодрым; левое плечо, хотя и сплошь синее, болело теперь меньше.
После восхода солнца акавои снова разложили на земле свои оставшиеся непроданными товары. Арасибо, расположившись в каких-нибудь ста шагах, не таясь ниспосылал на них из-под черепа ягуара злые заклятья и чары, призванные лишить их воли. Подойдя к ним, я поздоровался кивком головы и сочувственно поинтересовался:
— Сегодня ночью сон ваш, наверно, потревожили?
Дабаро внимательно взглянул мне в глаза.
— Правда, мы просыпались. Был какой-то шум.
— И что вы предположили?
— Мы решили, что на вас напали испанцы, которых вы ожидаете, — ответил он, не моргнув глазом.
— А тем не менее это были не испанцы, а индейцы!
— Индейцы? — повторил акавои с выражением показного изумления и… явного беспокойства.
— Индейцы. Они пытались украсть у нас лодки. Оказалось, что это канальи из Серимы, с которыми мы враждуем.
Едва заметная усмешка скользнула по его губам.
— В самом деле? — удивился он. — Вы их поймали?
— Нет.
— Откуда же ты знаешь, что они из Серимы?
— Кто же мог быть, если не они?
— Да, правда, кто бы мог быть! — поспешно согласился он и, помолчав, добавил: — Послушай, Белый Ягуар, мы гостим у вас уже третий день. Нам пора покинуть ваше селение.
— Вы не хотите больше для нас танцевать? Жаль.
— Потанцевать мы можем, и даже охотно, но нам хотелось бы еще сегодня пополудни отплыть.
— Отплыть? Разве вы прибыли сюда не пешком?
Дабаро не дал обить себя с толку.
— Да, правда, мы пришли пешком, но хотим купить у вас лодку за оставшиеся у нас товары. Разве они того не стоят?
У них оставалось шесть топоров, четыре или пять ножей, несколько глиняных плошек с ядом урари и разная мелочь.
— Ладно, Дабаро, я спрошу старейшин, согласятся ли они отдать лодку…
Тут же я отправился к Манаури, и мы собрали совет. Когда я изложил вождям и присутствовавшим главам некоторых семей просьбу акавоев, первым взял слово Мабукули:
— По моему мнению, хватит играть с ними в гостеприимство. Надо взять их в плен и держать в колодках как заложников, а товары отобрать. Если их шайка на нас нападет, всех заложников убить.
— А если не их шайка на нас нападет, а мы на них, что более вероятно, как тогда поступить с пленными? — перебил его я.
— Они наши заклятые враги, убить все равно!
— Вряд ли с тобой можно согласиться! Эти восемь акавоев ничего дурного нам пока не сделали.
— Но могут сделать! А у нас на восемь врагов станет меньше! — стоял на своем Мабукули, и большинство присутствующих, особенно воинов, склонялись к его позиции.
Тогда заговорил Манаури:
— Белый Ягуар хочет, чтобы мы поступили как племя благородных воинов, а не вероломных дикарей. Советы Белого Ягуара всегда оказывались мудрыми. Мы не станем брать торговцев в плен и отпустим их с миром. Но как быть с их просьбой? Дать им лодку?
— Я бы не дал! — обиженно буркнул Мабукули. — Зачем помогать врагам в борьбе с нами?
— Разве это помощь, если хорошее оружие — шесть топоров и пять ножей
— перейдет из их рук в наши руки? Лодок для боя у нас и так останется достаточно.
В этом вопросе почти все поддержали верховного вождя.
— К тому же, — продолжал Манаури, — отдадим им самую плохую итаубу, у нас есть одна совсем дырявая.
— А если они ее не возьмут?
— Другой не дадим.
— Если станут упираться, — вмешался я, — дадим другую. Все равно этой ночью будет решающий бой, я мы опять вернем себе итаубу.
— О-ей! — на этот раз охотно согласились все.
— Есть еще одно соображение, — продолжал я, — за то, чтобы выполнить их просьбу: акавои собираются покинуть нас сегодня пополудни. За ними скрытно последуют наши разведчики, и мы наверняка узнаем немало интересного…
К концу нашей беседы с противоположной стороны озера донеслись крики: кто-то просил лодку, чтобы переправиться к нам. Это оказался сын рыбака Катави. Заведя нас, он, едва причалив к берегу, проворно выскочил из лодки и бросился к нам со всех ног. Судя по его лицу, по всему его поведению, у него были важные новости.
— Я к тебе, Ягуар, — подбежал он, запыхавшись, — к тебе…
— Говори! — не сдержал нетерпения Манаури.
— К тебе, Белый Ягуар, приплыли паранакеди — англичане!..
— Англичане?! Что ты болтаешь?! Какие англичане?!
— На большом корабле.
— Как наша шхуна?
— О, еще больше, намного больше!
— Рассказывай подробно!
И сын Катави рассказал: вчера вечером с низовьев Ориноко приплыл двухмачтовый бриг и встал на якорь в устье Итамаки, потому что начался отлив и течение в реках усилилось. Матросы на лодке подплыли к берегу, а с ними три проводника из селения Каиива. Они отыскали Катави и объяснили ему, что это английский корабль, а его капитан плывет к Белому Ягуару. Катави отправился на палубу брига, чтобы провести его по Итамаке, а сын тем временем помчался в Кумаку предупредить нас о приближении англичан. Поскольку корабль снялся с якоря, по-видимому, с наступлением рассвета и началом морского прилива, ждать его можно было с минуты на минуту.
— А ты точно знаешь, что они интересовались именно мной? — спросил я у сына Катави, едва веря собственным ушам.
— Да, точно! Я не все понял из того, что они говорили, но они часто повторяли имя Белый Ягуар… и какое-то еще…
— Может быть, Джон Бобер?
— Да, да! Джон Бобер.
Не подлежало сомнению, что эти англичане знали меня и плыли именно ко мне. Это известие., вполне понятно, крайне меня взволновало и даже встревожило. Что им понадобилось от меня, сто чертей, — искать меня в такой безлюдной глуши! Не грозит ли мне с их стороны опасность?
