— Замолчи, хвастун! Кто же это поверг юма — я или вы? Сделайте одолжение, вспомните и про меня!
Тогда он встал передо мной и ответил то ли с обидой, то ли с упреком в голосе:
— А как же — это был я, сеньор… ну, вы же знаете, что это сделал я, тогда как ваши поступки были обусловлены только чувством долга, что я с радостью признаю, но благодарить вас — это я считаю ненужным. Не правда ли, дон Тимотео?
— Сущая правда, сущая правда! — кивнул асьендеро. — Мы в достаточной степени чувствуем себя мужчинами, и нам не нужно никого, кто только и знает, что все время вмешивается в наши дела!
Да, это было сильно сказано! — У меня просто руки зачесались. Чего бы я только не сделал для этого «дона»! Я принужден был собрать поистине все свое самообладание, чтобы только удержаться от резкого ответа, но у меня был адвокат, который чувствовал подлость не хуже меня, а в данном случае проявил куда меньше терпения. Едва были произнесены приведенные выше слова, а я не успел даже обернуться, как послышались два удара. Оглянувшись, я увидел, что «ученый законник» и асьендеро лежат на земле. Виннету опрокинул их ударами приклада своего ружья и собирался проделать то же самое с полицейскими, пришедшими в ужас от такой молниеносной расправы и не успевшими даже подумать о бегстве или обороне.
— Стой! Не трогай этих! — крикнул я, успев вцепиться в ружье. — Они тут ни при чем.
Он опустил приклад и ответил, по своему обыкновению, решительно, сверкая глазами:
— Хорошо, я не буду их трогать, раз этого хочет мой брат. Пусть они будут помилованы, но только тогда, когда они снова привяжут себя к деревьям, иначе я размозжу им головы!
И в тот же миг Виннету оказался между полицейскими и кучкой, в которой среди прочих других вещей лежало их оружие. Я еще никогда не видел апача в таком гневе. То ли так подействовало его сердитое лицо, то ли что другое из тех необычных событий, разыгравшихся в течение последних десяти минут, но только один полицейский выступил вперед, протянул мне свои руки и сказал:
— Да, свяжите нас, сеньор, мы не станем сопротивляться! Я знаю, что вы нам ничего не сделаете, и это делается только для того, чтобы показать обоим неблагодарным сеньорам, с кем они имеют дело. Надеюсь, они не умерли, но я полагаю, что мы лучше всего докажем свою благодарность, подчинившись вашим требованиям.
— Хорошо! Из-за вашего начальника я вынужден связать вас, а то он еще может приказать освободить его. Итак, пойдемте сюда к деревьям, но скоро вы снова станете свободными!
По соседству с индейскими лошадьми нужды в ремнях никогда не испытаешь. Трое полицейских были вынуждены поехать в горы за своим ни к чему не годным начальником. Его неспособность к борьбе с индейцами отдала полицейских в руки краснокожих, от которых мы их только что спасли. Они бы охотно поблагодарили нас, но не осмелились этого сделать, видя поведение своего командира, на которого они были разозлены. Конечно, они допустили удар прикладом, считая, что чиновник его заслужил, и позволили бы сделать с собой все, что нам угодно. Виннету бы совершенно не обеспокоился, если бы асьендеро и чиновник оказались мертвыми. Но те, к счастью, только потеряли сознание. Пока я тащил их к деревьям, чтобы там привязать в прежнем положении, он ушел, ни слова не сказав. Ну, я-то, конечно, знал, что он пошел за мимбренхо и конями. Вскоре он вернулся с мальчишкой и нашими верховыми животными. Естественно, они привезли с собой и Плейера. Мне ничего не надо было рассказывать мимбренхо, потому что апач уже сообщил ему о случившемся.
Наши кони были привязаны, а потом мальчуган получил задание стеречь пленников. Он должен был оставаться с ними, в то время как я пошел вдвоем с Виннету. Куда и зачем — это разумелось само собой, так что на это ни ему, ни мне не стоило даже терять слов. Речь шла о необходимости перехватить тех двух юма, которых выслали отсюда к источнику с сообщением. В скором времени надо было ожидать их возвращения, и следовало перехватить их до того, как они доберутся в лагерь у водоема. Если бы мы стали ожидать их у первого поста, то они, заметив нас первыми, могли бы, как только что мы сами, легко укрыться от нас и даже оказаться опасными.
Естественно, мы не пошли густым лесом, а направились прямо по дороге, по которой должны были прибыть юма. Ружья мы оставили, потому что они только могли помешать нам при захвате индейцев.
Мы шли по узкой полоске редколесья, пересекавшей лес на этом склоне высотки и выходившей на равнину. Возле опушки леса мы решили спрятаться под деревьями. Вечерело, видно было уже плохо, и нам приходилось полагаться больше на слух.
Виннету, который, не останови я его, уложил бы и полицейских, еще не обменялся со мной ни словом. Теперь наконец он спросил, когда мы уселись и стали ждать:
— Не злится ли на меня мой брат Шеттерхэнд за то, что я приложился прикладом своего ружья к головам бледнолицых?
— Нет, — ответил я. — Вождь апачей поступил весьма справедливо.
— Такими могут быть только белые. Краснокожий воин, даже если до тех пор он был моим злейшим врагом, подарил бы мне свою жизнь, освободи я его из плена. Все, чем владеет он, стало бы моей собственностью. Однако бледнолицые всегда говорят красиво, но совершают злые поступки. Что будем делать с неблагодарными?
— А как считает Виннету?
Так как он ничего не сказал, я тоже замолчал. Стало темно, и мы внимательно вслушивались в ночь. Гонцы были посланы отсюда с большим промежутком по времени, тем не менее надо было ожидать, что возвращаться они будут вместе. Это предположение оправдалось, потому что наконец-то мы услышали стук копыт двух лошадей. Мы оставили свое укрытие и подошли к дороге. Индейцы были уже очень близко, но в сгустившейся темноте мы не могли еще их разглядеть, только на слух мы определили, что едут они рядом.
— Виннету может взять на себя того, кто едет с этой стороны, — прошептал я. — А мне достанется другой.
Я пересек дорожку, чтобы быть ближе к своему противнику. Они подъехали. Нас они не видели и направлялись мимо, но их лошади уже нас почувствовали, они фыркнули и отказались идти дальше.
Если бы на месте гонцов были мы с Виннету, у нас бы тут же родилось подозрение, мы бы мгновенно развернули животных и, отъехав назад, тайно подползли бы снова, чтобы осмотреть местность. Но то ли индейцы были неопытными и неосторожными людьми, то ли чувствовали они себя слишком уверенно в столь уединенных местах, считая невозможным появление здесь враждебного человеческого существа и веря, пожалуй, что испуг лошадей вызван присутствием какого-нибудь хищного зверя. Они заговорили громче, пытаясь тем самым отогнать хищника. В этот самый момент я зашел сзади лошади того индейца, который держался ближе ко мне, разбежался и вспрыгнул ей на спину, ухватив левой рукой индейца за горло, а правой вырвал у него из рук повод. Он не успел даже вскрикнуть, как, впрочем, и его спутник, потому что с тем Виннету поступил так же, как и я. Парни настолько испугались, что и не думали о сопротивлении, по меньшей мере в тот момент, когда они осознали свое положение, было слишком поздно, потому что мы вышвырнули их из седел, прочно усевшись там сами, положив пленников перед собой и крепко держа каждого за горло. Пришпорив лошадей, мы поскакали вверх по склону.
