Не опередили ли его львы, гадал он, чуя львиный запах. Он смотрел вперед и слышал, как большие копыта хлюпают по грязи. Над колышущимся тростником стала видна движущаяся темная тень, похожая в лунном свете на гору.
— Бык! — прошептал Аболи. — Бык из быков!
Бык уже напился. Опытный старый самец шел впереди коров и телят. Его спину покрывала сверкающая влажная грязь от купания, и он шел туда, где затаился Аболи, скользя копытами по грязи.
Опустившись ниже, Аболи за тростником перестал видеть добычу, позволяя ей подойти ближе. Но по звукам тяжелого дыхания и шелесту тростника о бычьи бока он мог судить о его приближении. Бык очень близко, но Аболи его по-прежнему не видит. Бык замотал головой, освобождая рога от зацепившихся тростников, и его уши захлопали. «Если протяну руку, смогу коснуться его морды», — подумал Аболи. Все нервы в его теле были натянуты, как тетива лука в пальцах.
Тростники перед Аболи разошлись, и показалась массивная голова, лунный свет блестел на изогнутых рогах. Неожиданно бык понял: что-то неладно, опасность близко; он остановился и поднял большую черную голову, принюхиваясь; нос блестел, вода капала изо рта. Он раздул ноздри — они превратились в темные ямы — и втянул воздух. Аболи чувствовал на груди и лице его горячее дыхание.
Бык повернул голову в поисках опасности — человека или кошки. Аболи оставался неподвижен, как пень. Тяжелый лук был натянут. Ветвь оливы и тетива из кишки были так туги, что массивные руки и плечи Аболи дрожали от усилий. Повернув голову, бык открыл место за ухом, где кончается массивный череп и кость рогов и начинается шея. Аболи выждал еще мгновение и выпустил стрелу. Он мелькнула в лунном свете, вырвавшись из его рук, и наполовину углубилась в мощную черную шею.
Бык отпрянул. Если бы стрела нашла щель между позвонками, как надеялся Аболи, бык упал бы на месте, но она попала в хребет, и кость отклонила ее. Однако, отклонившись, стрела перерезала крупную артерию за челюстной костью. И когда бык начал бить ногами от боли, артерия неожиданно лопнула, и в воздух ударил фонтан крови, черный, как страусовое перо в свете луны.
Бык пронесся мимо Аболи, неистово размахивая длинными изогнутыми рогами. Если бы Аболи не выронил лук и не бросился в сторону, конец рога, пронесшийся в дюйме от его живота, вспорол бы его и вырвал внутренности.
Бык продолжал бежать и достиг сухого места дальше от воды. Стоя на коленях, Аболи старался понять, куда бежит животное через кусты. Неожиданно звуки бегства прекратились. Последовала долгая напряженная пауза, и Аболи услышал тяжелое дыхание животного и звук падения капель крови с ветвей кустов вокруг. Потом стало слышно, как бык пошатнулся и откинулся назад, пытаясь удержаться на ногах, но вместе с темным потоком крови из огромного тела уходила сила. Бык упал так тяжело, что земля под Аболи задрожала.
Мгновение спустя послышался предсмертный рев, и наступила гулкая тишина. Даже ночные птицы и лягушки в болоте замолкли, услышав крик умирающего быка. Лес словно затаил дыхание во время ухода такого могучего существа. Потом постепенно, медленно ночь снова ожила, в тростниках заскрипели и закричали лягушки, где-то крикнул козодой, а сверху донеслось траурное уханье филина.
Аболи освежевал быка ножом, который для него украла на кухне Сакина. Свежую шкуру он сложил и перевязал веревкой из коры. Она была такой тяжелой, что ему пришлось напрячь все силы. Пошатываясь, он подлез под сверток и наконец смог поднять его на голове и восстановить равновесие. Тушу он оставил стае гиен и стервятникам: хищным аистам, коршунам и воронам, которые найдут ее при первом свете дня, а сам пустился к колонии и Столовой горе, силуэт которой был хорошо виден при луне. Даже с таким грузом он двигался быстрым шагом воинов своего племени, который вновь стал для него естественным после двух десятилетий, проведенных на тесных палубах маленьких кораблей. Он вспоминал забытую мудрость своего народа, восстанавливал старые умения, снова становился истинным сыном пропеченной солнцем африканской земли.
Он поднялся по нижним склонам горы и оставил шкуру в узкой щели утеса. Завалил щель большими камнями, потому что гиены рыскали и здесь, привлеченные отбросами и мусором из колонии.
Уложив последний камень, он посмотрел на небо и увидел, что свернувшийся скорпион быстро опускается за темный горизонт. Только тут он понял, как быстро прошла ночь, и побежал вниз по склону. И добрался до садов Компании, когда в темноте крикнул первый петух.
Утром, когда он с другими рабами дожидался на кухне миски каши из зерна и чашки густой простокваши, мимо по делам хозяйства прошла Сакина.
— Я слышала, как ты вернулся. Ты задержался, — прошептала она, не поворачивая головы. — Если тебя обнаружат, ты всем нам принесешь несчастье и погубишь все наши планы.
— Я почти закончил свое дело, — негромко ответил он. — Сегодня мне понадобится выйти в последний раз.
— Будь осторожен, Аболи. Ты очень рискуешь, — сказала она и ускользнула. Несмотря на предостережения, она помогала ему всем, чем могла, и, не глядя ей вслед, Аболи прошептал:
— У этой малышки сердце львицы.
На следующую ночь, когда все в доме уснули, Аболи вылез из окна. Снова негромким свистом успокоил собак, к тому же у него для каждой собаки было по куску сухой колбасы. Добравшись до стены сада, он посмотрел на звезды и увидел на востоке первые отблески восходящей луны. Перемахнув через стену и держась в стороне от дороги, он пошел, определяя, в какой части поселка, по прикосновениям к стене снаружи.
В домах поселка горели два-три тусклых огня. На мачтах четырех кораблей, стоявших в заливе, светили фонари. Замок мрачной темной массой возвышался на фоне звезд.
Аболи ждал на краю площади, прислушиваясь к звукам ночи. Однажды, уже решив идти по открытому месту, он услышал пьяный смех и обрывки песни: солдаты из замка возвращались с гульбы в одной из лачуг на берегу; эта лачуга служила далекой колонии таверной; здесь продавали самогон, который готтентоты называли «доп».
Один из пьяниц нес факел, с которого капала смола.
Пламя заколебалось, когда этот человек остановился посреди площади перед виселицей и стал выкрикивать оскорбления висящему на ней трупу. Товарищи поддержали его пьяным смехом и, покачиваясь и поддерживая друг друга, направились к замку.
Когда они исчезли за воротами и на площадь вновь опустились тишина и тьма, Аболи быстро пересек ее. Он мог видеть только на несколько шагов перед собой, но гнилостное зловоние подсказывало ему, куда идти: только дохлый лев источает такой сильный запах, как гниющее человеческое тело.
