— Неужели лучше наших парней?
— Не скажу, что все лучше, есть тоже дерьмоватые, а есть и ни в чем не уступят, а то и нашим придется потягаться. Товарищи хорошие.
— Слыхали, ребята? — сказал боцман. — Ну допустим, тебе там кто-то понравился, и как это еще понимать, кто хорош, кто плох, но хороший парень у нас прежде всего моряк! А тебе должно быть известно, что не было и не будет лучше моряков, чем британцы! Никто не может сравниться с нашим самым последним матросом! Запомни это, Смит!
Гарри не мог смолчать. Иначе он посчитал бы, что из-за трусости, желания угодить этому паршивому боси оклеветал Зуйкова, Трушина, Громова и всех других, кто спас ему жизнь и проявил столько трогательного товарищеского участия в его судьбе, подарил ему свою дружбу, И Гарри сказал, зная, на что идет:
— Вы это говорите потому, что иге видели этих парней в работе.
— Да, отличные моряки! — поддержал лейтенант Фелимор.
И, ободренный, Гарри продолжал:
— Боюсь, что даже вы, сэр, кое в чем спасовали бы перед ними!
— Я?! — с изумлением спросил боцман.
— Вы особенно, сэр. Хотел бы я посмотреть на вас в свежий ветер, я не говорю о шторме, когда подается команда: «Убрать бом-брамсели!» А шип кладет с борта на борт, ноки задевают гребешки волн, а вы на них качаетесь, уцепившись всеми четырьмя!
Фелимор не мог сдержать улыбки, представив, как боси ведет себя на мачте. Дело в том, что в лице и фигуре боцмана было что-то хищное.
Матросы приоткрыли рты от изумления, левый загребной поймал «щуку», запустив по валек весло в воду, и сбил всех гребцов с ритма. Сам боси был озадачен наглой дерзостью матроса, побывавшего среди красных. Для поднятия авторитета следовало дать ему пару раз по роже, да Смит сидел в носовой части шлюпки, а рядом улыбался лейтенант Фелимор, который тоже, видно, потерял всякое понятие о настоящей морской дисциплине. В довершение всего и этот красный лейтенант подначил ого, боси, сказав такое, будто находился не на военной шлюпке, а, по крайней море, в пивной.
— Да, боси, поставил он перед памп задачу. Конечно, Гарри слегка перегнул: моряк с парового военного судна вот так сразу не сможет работать на паруснике, будь он трижды британец. Сам же Гарри, могу вас заверить, отлично работал на мачте при любой погоде, днем и ночью и на самых верхних парусах!
Чтобы оставить за собой последнее слово, боси не ответил на едкую реплику Гарри Смита и примечание лейтенанта Фелимора. Рыкнув на гребцов, оп молчал с минуту, затем проронил:
— У нас нет высоких мачт и парусов, и боюсь, что Смиту придется заняться работой на камбузе и наводить блеск в некоторых других местах…
— Не забывайте, боси, что Смит — старший матрос, — напомнил Фелимор.
— У него есть документ?
— Наши документы остались на «Грейхаунде».
— Сделаем запрос.
— Я удостоверяю!
— Хорошо. Я не решаю. Вы знаете, кто решает.
На этом первый разговор с боцманом был закончен. Боси затаил злобу и на Фелимора, которому он сделать ничего не мог, и на Гарри Смита, находившегося всецело в его власти.
В тот же день, чтобы показать настоящее место Смиту на «Отранто», боси не стал вызывать его к себе в каюту, как он любил делать, а подошел к нему в кубрике и сказал вскочившему и стоявшему навытяжку Смиту:
— Вот что, Смит! Все разговоры, что ты старший матрос, ничем пока не подтверждаются, твой лейтенант сам не имеет документов. Сделают запрос, как полагается. Пока ты займешься, как я уже сказал, работой на камбузе, но это не основная твоя работа, главное — будешь наводить лоск во всех гальюнах. Понял?
Гарри Смит молчал, сраженный несправедливостью. Гальюны убирали по очереди, да еще провинившиеся — по наряду, а тут ни за что ни про что такое унижение.
Боси остался доволен произведенным впечатлением и на Смита и на матросов, его пошатнувшийся авторитет был с блеском восстановлен. Боси сморщился, что у него заменяло улыбку:
— Ну как, Смит? Понял наконец, где ты находишься? И помни: тебе надо много потрудиться, чтобы опять занять прежнее место во флоте его величества!
Гарри Смит с достоинством ответил:
— Сэр, я должен вам сказать, что всегда оставался матросом королевского флота. Камбуз и гальюны меня не пугают. Я благодарю вас за такое ко мне внимание,
Гарри Смит, сколько мог, влил в эти слова яду и презрения к боси, чем и закрепил навсегда к себе его лютую ненависть.
На третий день после их прибытия на «Отранто» командир миноносца, получил приказ: при первой возможности отправить лейтенанта Фелимора во Владивосток. Возможность представилась к исходу дня: туда шел транспорт из Манилы, и Фелимор отбыл, пожав руку Гарри и дав ему совет не ссориться с боцманом.
Смит остался совсем один. То в течение дня он хоть раз — другой видел лейтенанта и перекидывался с ним парой слов, знал, что Фелимор всей душой сочувствует ему и уже вел разговор о нем со старшим офицером, правда безрезультатно, старший офицер не хотел подрывать авторитет боцмана, да ему самому не нравились ни новый матрос, ни лейтенант, хлопотавший за него. Очень скоро Смит пришел к выводу, что, как бы тяжело ему ни было, нет смысла падать духом. И, вынося помои с камбуза или выполняя другую грязную работу, неизменно насвистывал самым беззаботным образом. Как-то один из матросов, желая угодить боцману, обозвал его «вечным гальюнщиком» и тут же получил с правой, чуть пониже глаза, где моментально всплыл великолепный фиолетовый фонарь. Больше никто не решался задевать Смита. И если бы сам Гарри не проникся полным презрением к матросам миноносца, то смог бы подметить и сочувственные взгляды, и даже попытки сойтись покороче. Гарри гордо отверг эти «подвохи», полагая, что все это делается, чтобы посмеяться над ним, а он не любил, когда над ним смеются. Смеяться над собой он позволял только друзьям, да и то не особенно часто.
Чтобы еще больше унизить Гарри Смита и сломить его, боцман приказал перейти ему в кубрик к кочегарам. Тотчас же услужливые парни выбросили вещи Гарри из матросского кубрика на палубу. С этой минуты между ним и палубной командой порывались псе официальные и неофициальные связи, он становился одним из «духов», то есть существом низшим в глазах настоящего матроса. «Духи» вначале отнеслись к нему не особенно тепло, хотя о нем уже шла слава, как о человеке, который объявил войну самому Рыжему Джиму — событие небывалое не только для «Отранто», но и для всего королевского флота, где боцман на иерархической лестнице занимает очень высокое место — чуть пониже короля и господа бога, но крайней мере для всего рядового состава.
Если «Орион» являлся частицей России, то и «Отранто» с полным правом можно было назвать миниатюрной копией Соединенного королевства. Здесь еще жестче чувствовались классовые и кастовые разграничения. Каждая из служб на корабле имела свои преимущества, явные или кажущиеся, над другими службами, что вызывало зависть и недоброжелательство и в то же время стремление замкнуться в кастовом кружке, сохранить и укрепить преимущества образцовым выполнением своих обязанностей. Комендоры считали себя выше всех на корабле потому, что они главная его сила и все остальные работают на них. Но и дальномерщики также не желали отдать пальму первенства: кто находит противника и дает данные для стрельбы? Находились точно такие же убедительные доказательства у сигнальщиков, радистов, минеров, электриков и, конечно, у рулевых. И все они — представители верхней палубы, считали себя неизмеримо выше «духов».
