не смогли загрузить на корабль убегающие за границу врангелевцы.
От прямого удара в левую верхнюю скулу незнакомца швырнуло к сейфу, о который он ударился всем телом, и как подкошенный рухнул на пол. В проеме двери появилась испуганная фигура Иры Гуцунаевой, прибежавшей на шум с выражением неподдельного ужаса на лице. «Дессæгтæ, дессæгтæ, амардтай йæ» («Ужас, ужас, ты убил его»), вскрикнула она, увидев на полу бездыханное тело капитан-лейтенанта. Асланов и Ира склонились над незнакомцем.
— Ира, он вроде не дышит. Что делать будем?
И тут проявились решительность и стальная воля осетинской женщины.
— Бери его на руки и неси на кушетку в мой кабинет!
Асланов, подхватив капитан-лейтенанта, рванулся в кабинет к терапевту, бросив тело на кушетку, разорвал на нем форменную рубашку, благо майки на незнакомце не было.
— Руслан, делаем закрытый массаж! Я дышу «рот в рот», ты делаешь четыре качка в области сердца. Начали!
Через три минуты незнакомец задышал.
— Надо его немедленно направить в реанимацию. Ты согласен? Асланов кивнул головой. Капитан-лейтенанта тотчас доставили в реанимацию. Ира Гуцунаева пятый год работает в военно-морском госпитале, знает многих, в том числе и врачей реанимационного отделения. Ей не составило особого труда попросить врача на том конце провода внимательно понаблюдать за состоянием поступившего офицера Владимира Руденко, особо это не афишируя. Удостоверение офицера они обнаружили в правом наружном кармане форменной рубашки, из него явствовало, что Руденко служил в информационном отделе штаба Черноморского флота. Руслана Ира в отделение реанимации не пустила: «Пойдешь через час. Пусть картина прояснится».
Через полтора часа томительного ожидания Ирине позвонили и сообщили, что состояние поступившего капитан-лейтенанта Руденко стабильно удовлетворительное, и его перевели в терапевтическое отделение.
…Капитан-лейтенанта Асланов обнаружил лежащим на койке у входа в палату, левый глаз его заметно заплыл. Присел на край койки. Выдержав паузу, Руслан начал первый:
— Володя, из-за инцидента меня лишат диплома, в любом случае виноват я, ты — больной, я — врач. Давай вытаскивай меня, Володя, иначе мне капут.
Руденко внимательно выслушал, а затем неожиданно спросил Асланова:
— Слушай, а почему ты меня не спросишь, зачем я тебя ударил? Нас тут в палате четверо офицеров, мы уже успели тебя обсудить, а тот, крайний, Николай, тебя хорошо знает, ваши корабли на «Угольной» рядом стоят. Ты же на плавбазе «Виктор Котельников» служишь? Получилось все из-за того, что морда твоя жидовская не понравилась. Это Коля мне потом в палате рассказал, что ты осетин. Да я и сам погорячился, ну да ладно, что-нибудь придумаем. Давай-ка тащи три коньяка, чтобы лучше думалось.
Уже на выходе услышал голос Николая:
— Я же говорил, он не жадный…
В магазин пошел через приемное отделение, рассказал подробно Гуцунаевой о разговоре с капитан-лейтенантом.
— Сейчас иду в магазин за коньяком, — закончил Руслан.
…Затем они пили коньяк с Володей и тремя больными из его палаты. Выдули все три бутылки. Асланов начисто забыл о цели своего визита и только прощаясь, Руденко молча протянул ему сложенный вдвое лист бумаги. Уже в приемном отделении он отдал его Ирине, она прочла его вслух. Начиналась записка словами: «Находясь в приемном отделении с температурой более 39 градусов… и заканчивалась: «по инциденту я и Асланов претензий друг к другу не имеем».
Асланов поднялся на второй этаж и подал записку дежурному по госпиталю майору медицинской службы Шевченко, на имя которого она была написана Руденко. Подробно изложил ему суть инцидента в приемном отделении. Шевченко внимательно выслушал его доклад, затем показал запись в журнале учета происшествий. Асланов прочитал запись Шевченко, где было указано, что капитан-лейтенант Руденко первым ударил дежурного врача-хирурга по лицу.
Шевченко с ненавистью процедил сквозь зубы:
— Не будь этой записки от Руденко, тебя как минимум лишили бы диплома, как максимум — завели бы уголовное дело. Я не знаю, как ты уговорил Руденко написать на мое имя докладную, но я не верю, что он тебя вообще ударил. Завтра я все равно доложу начальнику госпиталя.
Слово свое он сдержал. Утром после сдачи дежурства вновь заступившему врачу-хирургу в приемное отделение Асланову позвонила секретарь начальника госпиталя, сообщив, что его хочет видеть «главный». В кабинете начальника госпиталя кроме хозяина никого не было. Сделав три шага от двери, Руслан доложил о своем прибытии. Начальник госпиталя оторвал голову от лежавших перед ним бумаг, снял очки и стал внимательно рассматривать офицера.
— Скажите, Асланов, капитан-лейтенант Руденко действительно Вас ударил? Или дело обстояло по-другому? Откровенно Вам скажу, я не верю ни одному Вашему слову. Вы, кавказцы, лицемеры и лично Вас надо было бы лишить диплома. Но так как Руденко написал объяснительную, Вам просто повезло. Вы мне лично крайне неприятны, и я не хочу дальше с Вами общаться. На том и разошлись. Из кабинета начальника госпиталя Асланов вышел несколько удрученный. «Надо же, «кавказцы лицемеры», недалекий человек какой-то, про себя возмущался Руслан. Суббота для лейтенанта выдалась выходным днем. На окраине Севастополя он снимал комнату в частном доме у двух одиноких стариков.
«Поеду-ка домой и хорошенько высплюсь», — решил Асланов. Конечная остановка троллейбуса была как раз на площади перед военно-морским госпиталем. Как всегда, в троллейбус набилось много народу: мамы с малышами, школьницы и школьники в пионерских галстуках, ну и, конечно, бабушки и дедушки. Наконец битком набитый троллейбус тронулся. Руслану досталась возможность стоять на второй ступеньке у заднего входа. Несмотря на то, что все фрамуги и форточки открыты, в троллейбусе стоит страшная духота. Проехали Ушакову балку, Угольную. На остановке Судостроительного завода в переднюю дверь троллейбуса втиснулись пять рабочих, еще трое — в заднюю. Вошедшие были в брезентовых спецовках — грязных и покрытых ярко-оранжевой охрой. В таких спецовках работают в доках, где они очищают днища кораблей от ракушек и старой краски. Но это было не самое страшное. Рабочие, стоявшие на ступеньках задней двери, где ранее стоял Асланов, стали громко переговариваться с передними, обильно сдабривая свою речь ненормативной лексикой. Матерились эти рабочие так грязно, что пассажиры троллейбуса разом замолчали, в салоне повисла тишина.
Первыми не выдержали молодые мамаши, они вежливо попросили рабочих не травмировать психику их детей. На что последние покрыли трехэтажным матом и мам, и стоящих рядом с ними молодую поросль, и всех их родственников до седьмого колена. Женщины, видимо, не желая сдавать свои позиции, не нашли ничего лучшего, как обратиться к офицерам — пассажирам с просьбой утихомирить разбушевавшийся пролетариат. Но офицеров в троллейбусе было двое — стоящий в нейтральной середине пожилой капитан второго ранга, явно не боец, и лейтенант Асланов,
