Когда песня кончилась, на миг наступила тишина. Потом все разразились аплодисментами:
— Отлично, парень!
— Браво, Винни!
Шредер почувствовал, что его досада становится нестерпимой.
По мнению певца, аплодисменты затянулись, поэтому Винсент встал из-за клавикордов, махнул рукой и попросил перестать.
В наступившей тишине Шредер сказал негромко, но совершенно отчетливо:
— Мяуканье? Нет, сэр, это оскорбление для кошачьего племени.
В маленькой каюте стало тихо. Молодой человек вспыхнул, и его рука непроизвольно легла на рукоять короткого кортика, который он носил на поясе, но Левеллин строго сказал:
— Винсент! — и покачал головой.
Тот неохотно отвел руку и заставил себя улыбнуться и слегка поклониться.
— У вас прекрасный слух, сэр. Поздравляю — у вас изысканный вкус.
Он сел на свое место за столом и, отвернувшись от Шредера, стал обмениваться с собеседниками остроумными репликами. Неловкий момент миновал, остальные гости успокоились и, улыбаясь, присоединились к разговору, в который намеренно не включали Шредера.
Корабельного кока Левеллин прихватил с далекой родины, а на мысе Доброй Надежды корабль снабдили свежим мясом и овощами. Мясо было не хуже того, что подают в кофейнях и ресторанах на Флит-стрит, разговор приятный и непринужденный, пересыпанный остроумными шутками, с двойным смыслом и жаргонными словечками. До таких пределов владение Шредером английским не простиралось, и его раздражение набирало силу, как тропический тайфун.
Он только однажды принял участие в разговоре, язвительно напомнив о победе голландцев на Темзе и захвате «Короля Карла», гордости английского военного флота и тезки возлюбленного монарха моряков. Разговор снова сменился молчанием, все смерили Шредера холодными взглядами, после чего возобновили беседу, словно не слышали его слов.
Шредер утешался кларетом и, когда бутылка перед ним опустела, протянул руку через стол за бренди. Его устойчивость к выпивке была такой же несокрушимой, как гордость, но сегодня спиртное делало его желчным. К концу обеда он искал стычек, искал возможности смягчить ощущение отверженности и безнадежности, переполнявшее его.
Наконец Левеллин встал, чтобы произнести тост преданности.
— За здоровье и долголетие Черного Парня!
Все с энтузиазмом вскочили, пригнувшись из-за низкого потолка, но Шредер не шелохнулся.
Левеллин постучал по столу.
— Полковник, прошу вас встать. Мы пьем за здоровье короля Англии.
— Благодарю вас, капитан, но я не хочу пить.
Шредер сложил руки на груди.
Моряки заворчали, один вслух сказал:
— Капитан, отдайте его мне.
— Полковник Шредер — гость на борту этого корабля, — зловеще сказал Левеллин, — и даже если он ведет себя как свинья и нарушает все приличия, никто из вас не проявит неуважения к нему и неучтивости. — Потом он снова обратился к Шредеру: — Полковник, в последний раз прошу вас присоединиться к нашему тосту преданности. Иначе… Мы все еще недалеко от Доброй Надежды. Я прикажу немедленно повернуть корабль и вернуться в Столовый залив. Там я отдам вам ваши деньги, а вас выкину на берег, как кухонные отбросы.
Шредер мгновенно протрезвел. Такой опасности он не предвидел. Он надеялся спровоцировать какого-нибудь английского мужлана на дуэль. Он бы дал им урок фехтовального мастерства, заставил раскрыть рыбьи глаза и стер бы с их лиц презрительные улыбки, но мысль о том, чтобы вернуться на место преступления и оказаться в мстительных руках губернатора Ван де Вельде, заставила его побледнеть и оцепенеть от страха. Он со стаканом в руке медленно встал. Левеллин чуть успокоился, все выпили, сели, и общий разговор и смех возобновились.
— Не возражает ли кто-нибудь против нескольких бросков кости? — спросил Винсент Уинтертон, и все выразили согласие.
— Только не опять по шиллингу за ставку, — сказал один из офицеров. — В прошлый раз я потерял почти двадцать фунтов, все призовые деньги за захват «Буумуна».
— Фартинг за ставку и общее ограничение в шиллинг, — предложил кто-то, все кивнули и извлекли кошельки.
— Мистер Уинтертон, сэр, — вмешался Шредер. — Я согласен на любую ставку, на какую у вас хватит духа.
Он был бледен, на лбу выступила испарина, но это был единственный внешний признак влияния выпитого. За столом снова повисло молчание, а Шредер порылся под рубашкой и вытащил кошелек из свиной кожи. Он небрежно бросил кошелек на стол. Зазвенело золото. Все за столом напряглись.
— Мы здесь играем в духе спорта и товарищества, — сказал Левеллин.
Но Винсент спокойно спросил:
— Сколько в вашем кошельке, полковник?
Шредер распустил шнурок и нарочитым жестом высыпал на стол груду монет, которые засверкали в свете ламп. Он торжествующе оглядел лица собравшихся.
«Теперь они не будут мной пренебрегать!» — подумал он, а вслух сказал:
— Двадцать тысяч голландских гульденов. Это больше двухсот ваших английских фунтов.
Это было все его состояние, но Шредером овладело безрассудное, самоубийственное возбуждение. Его непреодолимо тянуло на безумства, как будто золотом он, убийца, мог смыть свою вину.
Сумма всех заставила замолчать. Большинству офицеров не собрать столько за всю свою полную опасностей жизнь.
Винсент Уинтертон любезно улыбнулся.
— Вы истинный спортсмен, сэр.
— Вот как! — Шредер ответил холодной улыбкой. — Ставка для вас слишком высока?
И, смахнув монеты в кошелек, он собрался встать из-за стола.
— Подождите, полковник, — остановил его Винсент, и Шредер снова сел. — Я пришел неподготовленным, но не подарите ли вы мне несколько минут вашего времени?
Он встал, поклонился и вышел из каюты. До его возвращения все сидели молча. Вернувшись, Винсент поставил на стол небольшую тиковую шкатулку.
— Триста гиней, не так ли?
Он принялся пересчитывать монеты из шкатулки. Они великолепной грудой лежали в центре стола.
— Не будете ли вы так добры держать банк, капитан? — вежливо спросил Винсент. — Если, конечно, полковник согласен.
— Не возражаю. — Шредер напряженно кивнул и передал свой кошелек Левеллину. Он начал испытывать сожаление. Полковник никак не ожидал, что кто-нибудь здесь примет его вызов. Утрата такой суммы разорит почти любого — как, впрочем, и его самого.
Левеллин взял деньги и положил их перед собой. Потом Винсент протянул Шредеру кожаный мешочек с игральными костями.
— Мы обычно играем этими, сэр, — небрежно сказал он. — Не хотите ли осмотреть кости? Если они вам не понравятся, мы могли бы поискать другие, которые лучше вам подойдут.
