Рассказывали, что император Александр Третий затребовал список всех контр–адмиралов с указанием пояснить, кто из них знает хуже всех французский язык. Выбор пал на Федора Карловича, занимавшего в тот момент пост начальника штаба Кронштадтского порта. Именно этот офицер оказался самым безнадежным с точки зрения лингвистики.
Малоразговорчивый (это, как позже выяснилось, касалось только иностранных языков) Авелан стал кумиром французов. Российский посол в Париже барон Артур Павлович Моренгейм телеграфировал в Санкт–Петербург:
«Прием эскадры в Тулоне самый блестящий и восторженный… Прием, оказанный нашим морякам в Париже, не поддается описанию… Адмирал Авелан великолепен. Большой личный успех».
Поход в Тулон стал началом блестящей карьеры Авелана – в 1903–1905 гг. он был управляющим Морским министерством – пост, соответствовавший рангу министра, а в 1905 г. был произведен в адмиралы – высший морской чин для человека, не относившегося к династии Романовых.
Учитывая сложные взаимоотношения России с Британской империей в последней четверти XIX в., от флота «Владычицы морей» всегда можно было ожидать провокаций. Примером может служить история, происшедшая в Иокогаме с фрегатом «Владимир Мономах» в 1884 г.
Русская эскадра в Тихом океане была слабее английской. Однако ее начальник, контр–адмирал Александр Егорович Кроун, сразу заявил, что «не потерпит выслеживания со стороны английских судов, не потерпит подобного унижения русского флага, а всеми средствами постоит за честь последнего». После долгого перехода крейсеру, на котором поднял флаг Кроун, требовалось докование[53], которое решено было провести в Иокогаме. 24 апреля в пять часов утра на корабле пробили боевую тревогу – на рейд входили наконец–то догнавший своего неуловимого «поднадзорного» куда более мощный броненосец «Агамемнон», корвет «Сапфир» и канонерка «Свифт».
Английский корабль (по утверждениям англичан) плохо слушался руля, его бросало из стороны в сторону, причем мощный форштевень то и дело направлялся на борт русского флагмана. На «Мономахе» пробили «боевую тревогу»; орудия и торпедные аппараты направлены на английский броненосец. Из–за сильного ветра корабли были вынуждены поддерживать пары, поэтому давление в котлах удалось поднять до полного в считанные минуты. Фрегат готов был дать ход, чтобы избежать столкновения, но «Агамемнон», также направивший на цель все орудия, прошел в нескольких десятках метров и вскоре отдал якорь. Прибывший с визитом командир броненосца имел с Кроуном очень резкий разговор. Русский адмирал потребовал немедленно покинуть рейд, угрожая открыть огонь. И тут произошло почти невозможное – англичане убрались из Иокогамы.
А вот как оценивали действия Кроуна англичане. По их мнению, у русского контр–адмирала просто сдали нервы, что в крайне напряженной обстановке могло привести к непредсказуемым последствиям.
Не было в восторге Британское Адмиралтейство и от текста письма командующего Эскадрой Тихого океана, в котором содержались такие строки:
«Ваше прибытие сюда, при уверенности, что Вы меня здесь застанете, в соединении с натянутыми отношениями, существующими между правительствами, дает повод усомниться, чтобы Япония была в состоянии стоять за права нейтральной державы. Многие примеры неуважения английскими военными судами нейтральных прав наций, более грозных, нежели Япония, вынуждают меня уведомить Вас, что я смотрю на Ваше прибытие как на случай, опасный для мира между нашими государствами».
Недовольны были и в Министерстве иностранных дел Российской империи. Русский посол писал после беседы с британским посланником в Токио в Санкт–Петербург в своем донесении следующее:
«…Было бы тем легче не касаться[54] этого вопроса, что войны нет, а следовательно, нет ни нейтралитета, ни нейтрального порта… Контр–адмирал Кроун, упрекнув Англию в многократном нарушении нейтралитета, в то же время своими действиями навел на всех сомнение в том, будем ли мы уважать нейтралитет, когда до этого дойдет дело. В порте, принадлежащем дружественной державе, как равно и в порте нейтральном, не дозволяются враждебные действия или демонстрации».
Добавим, что визит англичанина на «Мономах» был нарушением морских традиций – именно командир «Мономаха» должен был нанести визит вежливости. Более того, он должен был предложить новоприбывшему свои услуги.
Сразу же после прихода военного корабля на рейд его собратья, появившиеся раньше, обязательно посылали к вновь пришедшему командиру шлюпку с офицером. Его задачей было предложить услуги вновь прибывшим, а также рассказать о каких–либо важных особенностях портовых порядков. Естественно, первые ответные визиты наносились командирам стоящих на рейде кораблей.
Если командир корабля, стоявшего на рейде, либо флагман эскадры не могли в силу каких–то причин принять ответный визит, об этом сразу же сообщали вновь прибывшему.
«Установившись на бочку, произвел салюты, на которые с «Беллерофона» получил немедленно равные ответы. Вместе с тем, адмирал прислал офицера поздравить меня с приходом, благодарить за национальный салют и просить меня не беспокоиться делать ему визит, так как эскадра сейчас же снимается и уходит на Барбадос. Действительно, ближайшие к выходу суда уже начали сниматься, и офицер, мною посланный благодарить за поздравление, застал у фрегата трап наполовину убранным», – докладывал 19 января 1890 г. о встрече с британской эскадрой на рейде острова Санта—Лючия командир фрегата «Минин» капитан 1–го ранга Федор Петрович Энгельм.
Зачастую командиры кораблей оказывались в ситуации, когда на российские знаменательные даты накладывались траурные события в дружественных иностранных державах. Обратимся к рапорту командира броненосного крейсера «Адмирал Нахимов» капитана 1–го ранга Дмитрия Дмитриевича Всеволожского с рейда Сингапура. На дворе 1 августа 1900 г:
«…К 22 июля собрались военные суда четырех наций, носящих траур вследствие родственных отношений царствующих домов[55]. При таком положении дел не считал удобным приглашать суда к празднованию дня тезоименитства Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны, а только объявил командирам всех судов, что в 8 часов утра подниму флаг, гюйс и вымпел до места, а по окончании торжественного молебства все опять спущу. Утром 22–го приехал английский офицер и заявил, что по случаю погребения Его Высочества герцога Альфреда Кобургского в 11 часов утра они произведут погребальный салют в 55 выстрелов через минуту[56] и просил принять участие.
