Когда императорский посол и правитель Камчатки остались одни, Резанов сказал:
— Сколь ни прискорбно, совершив столь многотрудный путь, ваше превосходительство, оставить экспедицию, — он тяжко вздохнул, — но при всем моем усердии я не могу исполнить посольство в Японии, и особливо когда одни наглости офицеров могут произвести тревогу и расстроить навсегда государственные виды. Я ожидал вас, Павел Иванович, чтобы сдать, как начальствующему, всю вверенную мне экспедицию…
— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, мы все обернем в наилучшем для вас порядке, и никто не посмеет задержать исправления вами императорского посольства. Дайте мне посмотреть на высочайше утвержденную инструкцию, и я начну немедля действовать.
Резанов передал губернатору бумагу с собственноручной подписью императора и давно подготовленный доклад.
Генерал полчаса, а то и больше внимательно изучал бумаги.
— Начнем сегодня. Я буду вызывать и допрашивать офицеров в вашем присутствии, Николай Петрович.
— Благодарю, ваше превосходительство.
Первым на допрос был вызван капитан–лейтенант Крузенштерн. За столом, покрытом зеленой скатертью, сидел губернатор. Рядом с ним писарь с кипой чистой бумаги. У дверей застыл часовой. В кресле немного поодаль сидел Николай Петрович Резанов.
— Я вас слушаю, ваше превосходительство, — вытянулся Крузенштерн.
Губернатор несколько мгновений рассматривал прищуренными глазами капитан–лейтенанта.
— Будьте добры назвать ваше имя, отчество и фамилию.
— Иван Федорович Крузенштерн, ваше превосходительство. Я прихожусь родственником графине Ливен, урожденной баронессе Шиллинг фон Комштадт, статс–дамы вдовствующей императрицы.
— Это меня не интересует. Вы командир судна «Надежда»?
— Да, я командир «Надежды».
— Кто главный начальник экспедиции?
— Его превосходительство господин Резанов.
Николай Петрович Резанов и губернатор Камчатки переглянулись.
— Так. Но чем же объяснить ваши мятежные и оскорбительные действия по отношению к вашему прямому начальнику?note 3[91]
— Я не знал, что его превосходительство господин Резанов мой начальник. У меня были совсем другие инструкции, где начальником назван я. Если бы мне об этом сказали в Петербурге, я бы не согласился… Управлять парусами пусть поискали бы дурака.
— Прошу вас, господин капитан–лейтенант, вести себя скромнее.
— Виноват, ваше превосходительство.
— Значит, вы утверждаете, что не знали выше себя начальника.
— Так точно.
— Расскажите, как все произошло.
— Я был раздосадован вмешательством господина Резанова в мои дела. — Крузенштерн смотрел прямо в глаза правителям Камчатки.
— В чем заключалось вмешательство?
— Его превосходительство выразил неудовольствие, что суда, купленные в Англии, оказались не совсем, как бы это сказать, новыми…
— Точнее…
— Судам оказалось больше лет, чем предполагали.
— Ваше превосходительство, — обратился губернатор к Резанову, — объясните нам по поводу судов.
— У берегов Бразилии при тщательном осмотре подводной части кораблей оказалось, что «Надежда» построена девять лет тому назад и, следовательно, не стоит заплаченных за нее денег. В корпусе открылась течь. Связи, на которых держалась палуба, тоже непрочны и крошились. Мачты прогнили и требовали замены. Я был недоволен, но стерпел, не желая портить отношений с командиром.
— Это правда, господин капитан–лейтенант?
— Да не совсем…
— Правда или нет?
— Правда ваше превосходительство, — выдавил из себя Крузенштерн. — Но было еще одно обстоятельство.
— Какое?
— Его превосходительство господин Резанов позволил себе нарушить субординацию.
— В чем заключалось это нарушение?
— Господин Резанов передал инструкцию командиру «Невы» капитан–лейтенанту Лисянскому, минуя меня, как командира над обоими кораблями.
— Что это была за инструкция?
Крузенштерн молчал.
— Говорите, я вас слушаю.
— Меня не интересовало содержание. Утверждаю, что это возмутительное вмешательство в мои дела.
— Ваше превосходительство, не расскажете нам, что было написано в том письме?
— Это было поручение хозяйственного порядка, относящееся к деятельности компании. «Нева» шла прямо на Кадьяк. О компанейских делах я не обязан ставить в известность господина Крузенштерна.
— Благодарю вас, ваше превосходительство… Теперь, господин Крузенштерн, я хочу знать, что произошло в Нукигавеnote 3[92].
— Господин Резанов оскорбил меня.
— Оскорбил я?.. — Николай Петрович вздрогнул и поднял голову. — Разрешите, ваше превосходительство, сказать все как было.
— Хорошо, прошу вас.
— В Нукигаве господин Крузенштерн приказал лейтенанту Ромбергу и доктору Эспенбергу выменивать у туземцев припасы на разные вещи. Я, со своей стороны, приказал компанейским приказчикам добыть у туземцев наиболее любопытные предметы домашнего обихода для этнографической коллекции. Это не понравилось Крузенштерну, и он приказал добытые приказчиками у туземцев вещи отобрать и впредь не разрешил никаких мен.
— Это правда, господин Крузенштерн?
— Правда, — пробормотал командир.
— Но почему вы так сделали?
— На судне должен быть один начальник.
— Но таким начальником был его превосходительство господин Резанов.
Иван Федорович Крузенштерн склонил голову и ничего не ответил.
— Что было дальше? Может быть, скажете вы, господин Резанов, — губернатор сделал приглашающий жест.
— Я возмутился этой дерзостью и, увидя господина Крузенштерна на шканцах, подошел к нему и спокойно сказал: «Не стыдно ли вам так ребячиться и утешаться тем, что не давать мне способов к исполнению возложенного на меня?» Крузенштерн сразу взорвался. «Как вы смели сказать, что я ребячусь!» — крикнул он.
— Это правда, господин Крузенштерн?
— Правда. Но шканцы — святое место на корабле, — повысил голос капитан–лейтенант. — За всякое нарушение дисциплины, совершенное на шканцах, наказание усугубляется. На шканцах особый почет начальнику.
— Раз так, то господин Резанов должен пользоваться почетом, как ваш начальник, утвержденный высочайшим повелением. Но что же было дальше, скажите нам, господин Резанов.
— «Как же, сударь, весьма смею, как начальник ваш», — сказал я опять спокойно, сдерживая себя. «Вы начальник? — крикнул мне Крузенштерн. — Может ли это быть? Знаете ли, что я поступлю с вами, как не ожидаете?» — «Нет, не знаю, — ответил я. — Не думаете ли вы меня на баке держать, как Курляндцева? Матросы вас не послушают, и я сказываю вам, что, если коснетесь меня, чинов лишены будете. Вы забыли законы и уважение, которым вы одному чину моему обязаны…»
