— О, миледи! Отцы вечно смотрят на эти вещи совсем другими глазами, чем их дочери. Итак, Том старший из трех братьев, следовательно, лейтенант младший?
— Он вовсе не принадлежит к этой фамилии, — отвечала Милдред, краснея, несмотря на решительное намерение казаться равнодушной. — Господин Вичерли Вичекомб, как говорят, вовсе не родственник нашему хозяину, хотя и носит оба его имени. Он уроженец Виргинии.
— Он благородный малый с мужественной, открытой наружностью! Если бы я был сэром Вичерли, я скорее прервал бы порядок наследия, лишь бы передать свои владения молодому лейтенанту, чем этому надутому племяннику. Так вы говорите, что он из Виргинии и вовсе не родственник баронета?
— По крайней мере, сэр, так говорит Том, а за ним и сэр Вичерли. От господина Вичерли Вичекомба я никогда ни слова не слышала об этом.
— Слабость человеческая! Он находит здесь знатную, древнюю фамилию и не имеет достаточно мужества, чтобы отречься от всякого родства с ней!
Милдред медлила с ответом.
— В поступках Вичерли, — сказала она довольно сухо, — я никогда не замечала ничего такого, что заставляло бы подозревать в нем эту слабость. Напротив, он гордится тем, что он уроженец американских колоний, хотя вам, вероятно, и известно, что у нас в Англии смотрят на колонистов едва ли как на равных себе.
— Неужели и вы, миледи, подвержены этому нелепому предрассудку нашей родины?
— К счастью, нет, но ему подвержены очень и очень многие; Вичерли охотно допускает, что его родина Виргиния уступает во многих отношениях Англии, но все-таки он гордится этой родиной!
— Может быть, это происходит оттого, миледи, что наши чувства почти всегда связаны с нашим самолюбием. Мы знаем, что этого недостатка исправить нельзя, и потому стараемся им гордиться.
— При всем том, я вовсе не предполагаю в господине Вичерли Вичекомбе особенного самолюбия. Напротив, он скорее недоверчив к самому себе и вовсе не заносчив. — Милдред говорила с такой искренностью, что ее слушатель невольно устремил на нее свои проницательные голубые глаза, и тогда только она вздрогнула, вспомнив, что, может быть, сказала что-нибудь лишнее. В это время в комнату вошли оба молодые человека и слуга, который доложил Блюуатеру, что сэр Джервез желает его видеть у себя в комнате.
Между тем Том успел уже рассказать миссис Доттон о положении в столовой, которое было таково, что всякий, не имея особенной привязанности к излишним возлияниям Бахусу, должен бы был поспешно удалиться. Такое известие сильно опечалило добрую миссис Доттон, которая, выслушав рассказ Тома, быстро отошла к окну, находясь в совершенной нерешительности, не зная, что ей делать. Но так как оба молодые человека были заняты разговором с Милдред, то она и могла беспрепятственно обдумать свое положение и меры, которые необходимо было принять.
Мы сделаем кое что. Подумайте, когда я буду королем, вы попросите у меня графство Герфорд и всю прекрасную обстановку, принадлежавшую королю, моему брату.
Шекспир. «Ричард III»
Войдя к сэру Джервезу, Блюуатер нашел своего друга расхаживающим вдоль комнаты с таким старанием, будто он только что освободился от продолжительных служебных занятий. Так как каждый из них знал привычки другого, то, не стесняя друг друга, они никогда не отказывали себе в удобстве, и потому вошедший спокойно уселся в кресло с таким видом, который ясно показывал, что, что бы ни привело его сюда, он все-таки не намерен лишать себя своих привычек.
— Блюуатер! — начал сэр Джервез. — Предприятие принца Эдуарда чрезвычайно неблагоразумно и непременно приведет его к погибели.
— Это один Бог знает, — отвечал другой. — Никто из нас не знает, что случится с нами завтра, даже через час. Мог ли я предвидеть, например, это восстание, когда мы были в Бискайском заливе?
В эту минуту послышался легкий стук в дверь, извещавший о посетителе, и на приглашение войти явился Атвуд. В руках его был большой пакет с казенной печатью.
— Прошу извинения, сэр Джервез, — начал секретарь, — но служба его величества не допускает отлагательств. Этот пакет, сэр, привез курьер, который выехал из адмиралтейства только вчера после обеда.
— Да каким же образом он узнал, где меня найти? — воскликнул вице-адмирал, принимая пакет.
— Этим мы обязаны, кажется, предусмотрительности молодого лейтенанта. Курьеру велено было скакать в Фольмут с возможной быстротой; в Фоуее узнал он, что эскадра ваша стоит на якоре в Вичекомбе, и легко понял, что он скорее доставит вам депеши, если повернет в сторону и поскачет сюда сухим путем, чем водой, на шлюпе, назначенном вести его в Бискайский залив. — Сказав это, секретарь поставил на стол две свечи. — Я еще не докончил своих бумаг, сэр, — добавил он, — и потому позвольте мне удалиться. — И с этими словами он вышел.
— У этого человека удивительный инстинкт, редкий в шотландце! — воскликнул сэр Окес, как только они остались вдвоем с Блюуатером. — Он не только знает, когда он нужен, даже когда он лишний. Ба, ба! Да этот пакет прислан тебе, и, посмотри, он адресован контр-адмиралу, сэру Ричарду Блюуатеру, К. Б.6. Поздравляю тебя, мой старый друг! Наконец-то тебе дали красную ленту, которую ты так вполне и давно заслужил!
— Признаюсь, я этого вовсе не ожидал! Впрочем, пакет этот адресован вовсе не ко мне, потому что я не принадлежу к кавалерам ордена Бани.
— Бог знает, что ты говоришь! Распечатай пакет или дай мне распечатать. В Англии нет двух адмиралов этой фамилии.
— Я держусь правила не распечатывать писем, которые не адресованы мне должным образом, — отвечал хладнокровно Блюуатер.
— Оно адресовано тебе, несомненно. Давай, я его распечатаю!
Сказав это, сэр Джервез сломал печать, и из пакета упала на пол красная лента. За ней показались другие знаки Бани и между ними письмо, которое должно было пояснить дело. В письме было сказано, что его величество с удовольствием возлагает на контр-адмирала Блюуатера знаки ордена Бани в награду за отличную службу. Тут же было короткое письмо от первого лорда, в котором тот выражал полное свое удовольствие привести в скорейшее исполнение королевскую милость.
— Что ты думаешь об этом, Дик? — спросил с торжеством сэр Джервез.
— Что, не исполнились ли слова мои?
— Слишком поздно! — прибавил хладнокровно Блюуатер, положив спокойно на стол бумагу и орден. — Эту самую честь я могу теперь заслужить и у законного своего государя. Один только он вправе возвести своего подданного в сан кавалера Бани!
— А кто произвел вас, господин Ричард Блюуатер, в капитаны, в контр-адмиралы? Значит, вы и меня почитаете самозванцем, потому что я ношу ту же ленту, полученную от короля Ганноверского Дома? Кто же я, по вашему мнению, вице-адмирал или нет?
