Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)

– У меня и в мыслях не было шутить, мадам.

– Ну что ж, хорошо. Здесь нет места веселью. Давайте отбросим наши маленькие уловки.

– Я никогда не отличался изворотливостью, – заверил он ее, но женщину не интересовали слова. Она пристально смотрела ему в лицо, и ее глаза утратили выражение холодного спокойствия.

– Мне кажется, я вас знаю, – сказала она наконец.

Это испугало его. Что это могло означать? Неужели он был так ослеплен яростью в тот день год назад, что и впрямь не разглядел ее?

– Кто вы? – спросила женщина.

Высокий, очень стройный, он стоял перед ней в пышном наряде из черной парчи, отороченном соболем. Яркий плащ Ломеллино остался у «Мерканти».

– Мое имя Просперо Адорно. К вашим услугам.

Эти слова нарушили ее сверхъестественное спокойствие. Глаза женщины расширились. Однако голос звучал ровно, как и прежде:

– Вы тот самый человек, который покинул флот папы?

– Это клевета. Я бежал от убийц.

– Каких убийц?

– Тех же, что преследуют меня и теперь. Дориа.

– Дориа? Что же стряслось?

– Дело в том, что я мешаю этому семейству.

Она нахмурила брови, и в ее глазах появился упрек. Но тут же исчез.

– Теперь я вспомнила, – воскликнула она, и в голосе ее вдруг зазвучали сердечные нотки. – Вы тот самый человек, который год назад спас меня от французских солдат здесь, в саду.

– Надеюсь, так оно и было. Именно для этого я и был рожден.

Снова нахмурив брови, она пристально рассматривала его лицо.

– Надеетесь? Разве вы не помните, как спасли двух женщин от оскорблений и кое-чего худшего в день, когда французы вошли в Геную? Почему вы отрицаете это?

– Честно говоря, я помню. Один из негодяев, хвастливый и высокопарный, сидел вот здесь, на траве, а другой, седовласый, – вот здесь, поглаживая свою разбитую голову. И вы… – Он осекся. Невозможно, чтобы он не запомнил ее лица. За это ему надо выколоть глаза.

На тропинке, ведущей к двери, над которой пышно разросся плющ, раздался топот ног и приглушенное бормотание. Просперо и женщина прислушались. Из-за стены доносились какие-то прерывистые звуки, потом раздался громкий крик и вслед за ним – шум падения, ругательства и возбужденный стук.

Худощавое лицо Просперо залила злорадная улыбка.

– Вот еще одно доказательство тому, – пробормотал он, – что святые оберегают и направляют меня. Плющ стал моим союзником, когда я поднимался по нему; он помог мне еще раз теперь, когда бандиты гонятся за мной. Я повешу золотое сердце на алтарь Святого Лаврентия, если эта собака сломала себе шею.

Спокойствие женщины испарилось без следа.

– Иезус Мария! – воскликнула она. – Пойдемте со мной. Я не зову вас в дом: боюсь, что там вы заразитесь. Но в павильоне, может быть, удастся спастись. Раз уж ваша злая судьба привела вас сюда, стоит рискнуть. Да поможет вам Бог.

– Моя звезда охранит меня, госпожа.

– Пожалуйста, пойдемте.

Он двинулся за ней, и по ее знаку в некотором отдалении за ними пошла и пожилая женщина. Очень скоро они приблизились к калитке в стене. В этот миг на нее обрушился снаружи град ударов и послышались крики: «Он здесь! Откройте! Откройте!»

Дама взглянула на своего спутника, и ее лицо еще больше омрачилось.

Он улыбнулся ей. Красивые губы растянулись в насмешливую ухмылку.

– Весьма наглые господа, – пробормотал он и спросил: – Калитка крепкая?

– Боюсь, недостаточно. Мы не успеем добраться до павильона. – Она указала на высокую живую изгородь из тисов, окружающую сад. – Сюда, – велела она ему.

Просперо в ужасе взглянул на деревья.

– Как долго я могу прятаться здесь? – И, не дожидаясь ответа, добавил: – Разве в доме нет мужчин?

– Двое, не считая вас. Но один из них слишком стар и слаб, другой болен чумой.

– Короче говоря, нет никого. А их трое.

Он ощупью проверил свое оружие. Его правая рука потянулась к мечу, левая – к кинжалу, висящему на бедре.

– Вам придется принять гостей, – сказал он.

Хозяйка сжала его руку. Голос ее дрожал.

– Еще успеем, если они вас найдут. Но этого не случится. Вы только спрячьтесь получше.

И она опять указала на живую изгородь.

На дверь снова посыпались удары, потом их сменил поток отвратительных ругательств и проклятий, изрыгаемых одним из громил. На мгновение их голоса слились в невнятный гомон, около двери началась возня, затем все стихло, и вдруг послышался топот ног удиравших бандитов.

Просперо и женщина застыли на месте, прислушиваясь к звукам за стеной до тех пор, пока топот не замер в отдалении. Просперо был удивлен и смущен. Женщина улыбалась с видом человека, знающего, в чем дело.

– Что могло их так испугать? – спросил он наконец.

– Призрак чумы. Они увидели крест на двери. Я собиралась показать его им, если бы они выломали калитку. Мало кто не боится этого знака. – Она облегченно вздохнула и печально посмотрела на Просперо. – Я благодарна судьбе за возможность вернуть вам свой долг. Это счастливый случай.

– Тут меньше случайного, чем вы думаете. Я случайно избрал этот путь для бегства, но, оказавшись здесь, подумал, что пришло время потребовать долг.

– Понимаю, – сказала она. – Мне следовало бы предложить вам нечто большее. Вы очень рискуете, оставаясь тут. Даже дышать здешним воздухом опасно.

– Существует ли безопасность вообще?

– Вы ведь не рассчитывали на такое, когда бежали сюда?

– Но это было в прошлой жизни. Теперь я родился вновь.

Было достаточно светло, и он увидел, что хозяйка дома недовольно нахмурилась.

– Синьор, увы, я не могу оказать вам гостеприимство. У вас более нет никаких оснований задерживаться здесь.

– Оснований – возможно. Но есть ряд причин. Если я уйду отсюда, я могу потерять жизнь, которую вы мне сохранили. Во всей Генуе нет уголка, где я мог бы укрыться.

– Что же мешает вам покинуть этот город? – спросила она, и голос ее был похож на голосок ангела.

– Вы, – отвечал Просперо. – Ворота не откроются. Я остаюсь, по крайней мере до завтра.

Женщина промолчала. Осенив себя крестным знамением, она опустила голову и принялась бормотать молитву. Служанка присоединилась к госпоже. Обнажив голову, Просперо стал молиться вместе с ними.

Закончив, она взглянула ему в лицо, о чем-то размышляя. Пригласить его в дом нельзя: болезнь сразит его с неменьшим успехом, чем сталь клинка. В доме умирает от чумы слуга. Остается только павильон, в который она перебралась после выздоровления. Даже воздух кругом заражен. И если отчаянное безвыходное положение вынудило Просперо рискнуть, она не прогонит его. Да, надо оставить его здесь. Иначе нельзя.

– Госпожа, – сказал Просперо, – здесь я рискую не больше, чем в любом другом уголке Генуи.

– Пусть будет так. Идемте. – Она повела его через неухоженную лужайку, потом по тисовым аллеям за пруд, где тускло светился в сумерках мраморный тритон. Наконец они подошли к ступеням, ведущим в павильон. Здесь их встретили голуби. Хлопая крыльями, стая опустилась на плечи хозяйки, будто облако.

– О, мои бедные птички, разве я могу забыть о вас?

Она открыла шкатулку и стала горстями рассыпать зерно.

– Им повезло больше, чем вам. Вы отправитесь спать без ужина. Мы можем предложить вам только вино и яйца. Они не принесут вам вреда, если вы сами разобьете их. Но любая другая пища будет здесь для вас ядом.

Она окликнула следовавшую за ними женщину и послала ее вперед зажечь свет. Потом они поднялись в круглую комнату, облицованную цветным мрамором и с выложенный порфиром полом. Обставлена она была с восточной роскошью. Такое не редкость в домах генуэзской и венецианской знати. Тут стоял диван, покрытый шелковистым ковром, привезенным из Персии, бронзовый столик с хрустальной вазой, полной лилий; там же лежала лира и два-три свитка тонкого пергамента. Несколько обитых бархатом кресел и изукрашенный свадебный сундук; на малахитовой подставке в виде колонны – увитый виноградной лозой, стройный бронзовый Вакх. Освещалось все помещение мягким пламенем двух настенных лампад, зажженных доброй Боной. Осмотревшись, Просперо подумал, что именно таким он и представлял себе обитель небесного создания.

Бона отправилась в дом за провизией – вином и яйцами.

– Ни слова о случившемся Амброзио, – предостерегла ее госпожа.

Она пригласила Адорно сесть и чувствовать себя как дома.

– Дом мне теперь не нужен, – сказал он. – Я нашел и убежище, и святилище.

– Вы имеете в виду этого языческого бога? – Она бросила взгляд на смеющегося Вакха. – Вряд ли его достаточно, чтобы превратить павильон в святилище, хотя я и перенесла фигурку сюда. А вот укрытие – да. Причем, возможно, не только от опасности, которой вы избежали, но и от угрозы, с которой столкнулись уже здесь.