Итак, корабль на море превратился в мощный экономический фактор.
Тенденция к созданию могучих грузовых судов распространялась не только на Средиземном море, по которому устремились на Ближний Восток сотни тысяч рыцарей-крестоносцев и паломников. Подобное явление наблюдается и в Северной Европе, начиная с высадки норманнов в Англии в 1066 г. Ведь завоеватели, прибытие которых к английским берегам мы видели на байеском гобелене, добрались туда не на стройных, мореходных, сконструированных специально для военных действий драккарах типа Гокстедского судна, а на высокобортных, пузатых «посудинах». Впрочем, у них, как и на военных кораблях викингов, доски обшивки тоже были пестро раскрашены, по обоим бортам нанизаны круглые щиты, а форштевни были увенчаны головами драконов.
Только благодаря комбинированному типу судна, сочетающему в себе качества грузового и военного корабля, Вильгельму Завоевателю удалось перевезти через Канал вместе с воинами целые табуны коней и непременные в столь важной акции бочки с вином. С целью экономии грузового тоннажа вино перед укупоркой в бочки для транспортировки подвергали дистилляции, испаряя из него воду и сильно повышая тем самым его алкогольную крепость. Предполагалось, что в Англии его снова будут разбавлять водой, доводя до кондиции. (Если верить легенде, именно таким способом норманны изобрели коньяк.)
Байоннский руль и конец латинского паруса
Перестраивая свои драккары, норманны брали, по всей вероятности, в качестве образца так называемые п о н т о, обнаруженные ими в галльских реках и прибрежных водах после захвата Нормандии. Это были высокобортные тяжелые суда, доставившие немало хлопот еще Цезарю во время Галльской войны. Их изображения сохранились до наших дней на мозаиках из Альтибуруса.
По выполнении своего особого задания — переправы через Канал — норманнские суда-гибриды несомненно были бы погребены в анналах истории корабля, не окажись они пригодными и для других целей — уже после великой эпопеи преодоления пролива.
Оттиски многих французских и английских печатей последующих двух столетий свидетельствуют о том, что деревянные норманнские шаланды все еще продолжали сходить со стапелей, только штевни их теперь вздымались не столь высоко и не было на них больше резных звериных голов. Вместо них на корме мало-помалу образовалась надстройка, первоначально в виде башни, да более пузатыми стали корпуса судов.
Изображение одного из первых представителей судов нового типа сохранилось для потомков на печати из Га стингса. На ней хорошо видны доски обшивки, доходящие вплоть до штевня. На другой печати — из Дамме — можно рассмотреть, что кормовая надстройка является уже продолжением корпуса судна.
Но прежде всего бросается в глаза первостепенное техническое новшество: к нижней части ахтерштевня подвешен на шарнирах так называемый байоннский руль, одержавший в ходе многовекового развития техники управления судном победу над бортовым рулем. Североевропейское судно все более приближалось по типу к средиземноморскому нефу. Форму его уподобляют иной раз гигантской широкой ложке, черенок которой образует носовая часть судна.
Появление байоннского руля не могло не вызвать дальнейшей эволюции формы кормовой части судна. Если при бортовом руле широкая корма, как и при плавании на плоту, не играла никакой роли, то новый руль в широкую плоскую корму не вписывался: в таком сочетании угол его отклонения оказался бы в значительной степени ограниченным. И действительно, кормовые обводы в подводной части судна стали с той поры заметно острее. Повышение маневренности покупалось при этом за счет сокращения грузовместимости кормовой части судна. Однако поначалу ни одна верфь не сделала из этого правильных выводов: суда все еще продолжали перенасыщать кормовыми надстройками, как это издревле было заведено дедами, не знавшими иного руля, кроме бортового.
Изменилось кое-что и в технике судового привода. Правда, весла все еще не сдавались. Однако уже со времен крестовых походов галиоты почти не строили, ибо транспортные суда в море ходили под парусами. Да и сами судостроители, начиная с XV в., все меньше уделяли внимания весловому приводу.
Что же касается паруса, то у мореплавателей Северо-Западной Европы вплоть до XV в. все еще было распространено большое прямоугольное полотнище, которое поднимали на высокую мачту, стоявшую посередине судна.
А между тем это имело серьезные недостатки. Если даже пренебречь тем обстоятельством, что центральное расположение мачты на одномачтовом судне целесообразно лишь при эллипсовидной его форме, то в любом случае нельзя не считаться со значительной сложностью обслуживания паруса со столь большой поверхностью.
Нельзя поэтому обойти вниманием введение такого примечательного новшества, как удлинение главного паруса снизу. Рациональное зерно этого нововведения заключалось в рифах — завязках, продетых сквозь парус, при помощи которых можно было уменьшить площадь паруса (зарифить парус).
Такелаж обогатился вантами-лестницами. Ванты — снасти, служащие для укрепления мачт с боков, — стали соединять между собой выбленками — поперечными смолеными тросами. В результате ванты стали одновременно и веревочными лестницами для восхождения на мачту, сменившими прежние висячие лестницы — шторм-трапы.
Папская галера с парусом, весельным приводом и тяжелыми орудиями (рисунок Питера Брейгеля-старшего, 1550 г.)
Однако нередко случалось, что на борту не оказывалось даже шторм-трапа, и при необходимости поправить какую-либо снасть на рее или добраться до «вороньего гнезда» матросы вынуждены были карабкаться на мачту, как на ярмарочный шест с подарками. Имелись, правда, и съемные «вороньи гнезда», которые можно было поднимать и спускать, как флаги. На Средиземном море ванты-лестницы возникли значительно раньше. Моряки убедились на опыте, что на одномачтовом судне североевропейский четырехугольный парус значительно уступал треугольному средиземноморскому. Тем более удивительно, что в дальнейшем развитии мореплавания прямоугольный парус проник и на Средиземное море; однако латинский парус сдал здесь свои позиции лишь с возникновением многомачтовых судов. При таком типе судна само собой напрашивалось сочетание четырехугольного паруса с треугольным, что и произошло впервые на Средиземном море.
Уничтожение датского флота у Штральзунда (картина Ганса Рихтера-Петерсена)
Характернейшим представителем этих новых парусников был трехмачтовик. Его передняя мачта — фок-мачта — несла парус, площадь которого составляла лишь третью часть поверхности грота — паруса на второй, грот-мачте. Малый парус нес и бушприт — рангоутное дерево, расположенное перед фок-мачтой, направленное наклонно вверх и выступающее впереди форштевня. Третьей была бизань-мачта, несущая на косом рее парус, называвшийся, как и мачта. Такая оснастка позволяла использовать большой парус — грот — для приведения судна в движение за счет энергии ветра; с помощью меньших парусов можно было маневрировать.
