– Не останавливаться, – произнес я тихо, но властно.
В больших армиях, собранных из людей разных стран и национальностей, толком не знаешь, кто свои, а кто чужие. Тем более, что люди одной национальности могли быть по обе стороны баррикады. Свои – это те, кто с боков и сзади, а враги – кто напротив. Хотя мы сейчас были напротив солдат с овцами, но ехали со стороны своих и без опаски. Поэтому солдаты согнали овец к краю дороги, чтобы пропустить господ. Куда едут на ночь глядя эти господа – не их солдатского ума дело.
Когда мы удалились от врагов метров на сто, царь Иван сказал радостно:
– Бог с нами!
Рано утром, когда только начало светать, мы проехали по этой дороге в обратную сторону. Ночью опять шел дождь, было сыро и зябко. Зато промокшая земля гасила стук копыт. Кони за ночь отдохнули, набрались сил после выматывающего перехода, который мы проделали в три раза быстрее, чем обычно двигались армии в эту эпоху. На краю полосы леса перестроились в две шеренги, разместив на флангах половцев. Меня поразило спокойствие кочевников. Они уже знали, что врагов в несколько раз больше, но не проявляли признаков беспокойства, желания смыться. Такое впечатление, что и они фанатично зарядились.
Царь Иван Асень развернулся лицом к отряду и сказал ехавшему позади него воину, молодому парню в дорогой чешуйчатой броне, наверное, сыну богатого боярина:
– Наклони копье острием ко мне.
Воин выполнил приказ. Царь Болгарии достал из-за пазухи свернутый в трубочку пергамент, с которого свисали две свинцовые печати. Развернув пергамент, с силой насадил его на листовидный наконечник копья.
– Подними, покажи всем, – приказал царь. – Этот нарушенный, оплеванный, мирный договор будет нашим знаменем! Да свершится божий суд! – пламенно произнес Иван Асень.
На этот раз он остановился вовремя. Наверное, почувствовал волну духовного экстаза, порожденную благородным гневом неполной тысячи бойцов. И я понял, почему Иван Асень, посредственный полководец, одерживает победы. Умеет зажечь. Когда человек забывает о смерти, его нельзя победить.
В лагере Эпирского деспота Феодора Ангела Дуки Комнина не спало лишь несколько человек. Позевывая и почесываясь, они смотрели, как из леса выезжают конники. Наверное, пытались угадать, какого черта мы делали в лесу ночью?! То, что мы – болгарское войско, они поняли, когда отряд, набирая скорость, молча поскакал на них, наклонив копья. Только скакавший позади царя воин держал копье поднятым вверх. На наконечнике болтался проткнутый договор. Еще несколько секунд ромеи смотрели на нас, не веря в происходящее. Очнулись и бросились бежать, только после того, как Иван Асень проорал на болгарском «С нами бог!» и проткнул копьем ближнего ромея, который выбрался из шалаша и уставился на скачущих всадников.
Что заорали русские и болгарские дружинники и половцы – я не разобрал. Просто услышал рев тысячи глоток. И понял, что сам ору, но не слышу, что именно. В правой руке у меня была короткая степная пика с кожаным ремешком, надетым на руку. Я метнул ее в лицо ближнему ромею. Он инстинктивно наклонил голову, и пика встряла в макушку, покрытую всклокоченными черными волосами. Граненое острие влезло сантиметров на семь. Я выдернул пику из раны, подхватил на лету. В это время мой конь сшиб бронированной грудью другого врага. Я ударил третьего, четвертого… Шатер из ткани золотого цвета вдруг оказался совсем рядом. Из него высунулся человек в одной рубахе и сразу спрятался, потому что на шатер налетел всадник и проткнул материю копьем в том месте, где только что был этот человек. Другой болгарин перерубывал мечом шесты со знаменами. Еще двое рубили веревки-растяжки, в результате чего шатер опадал с боков, опираясь только на шест, поддерживающий его центр изнутри. Я поскакал дальше, к серым шатрам. Из них выскакивали полуодетые люди. Кто-то сразу убегал, кто-то сперва пытался понять, что происходит, а потом бросался вслед за более сообразительными, кто-то сдавался – садился или ложился на землю, закрывая голову руками, но никто не оказывал сопротивления. Тысячи людей бежали, вжав головы в плечи. Наши воины догоняли и кололи их копьями, секли саблями или мечами, рубили топорами, били булавами, кистенями, клевцами…
Не доскакав метров триста до противоположного конца долины, я развернул коня и быстрым шагом поехал обратно, к центру лагеря. Все шатры там уже лежали на земле. На них сидели полуодетые люди, сотни две, которых охраняли наши дружинники, десятка два. Был там и царь Иван Асень. Он сидел на коне, который всхрапывал и тряс головой, роняя слюну. По передней левой ноге жеребца медленно стекала темная густая кровь. Рана была где-то под кольчужной броней. Перед царем на коленях и со связанными руками стоял тучный лысый пожилой мужчина с короткой редкой и наполовину седой бородкой, одетый в пурпурную рубаху с золотым узором по подолу, вороту и краям рукавов. Судя по всему, это Феодор Ангел. Позади Эпирского деспота стоял пожилой болгарский воин с мечом в руке. Второй воин, молодой, тот самый, на копье которого наколот договор, стоял слева.
– Покажи ему договор! – приказал болгарский царь.
Воин наклонил копье и поднес договор почти вплотную к лицу Феодора Эпирского. Вряд ли тот мог прочитать, что там написано. Впрочем, он и так знал.
– Это последнее, что ты видишь! – мстительно произнес Иван Асень и приказал воину, стоявшему позади пленника: – Выколи ему глаза!
– Ты не посмеешь! Мы с тобой родственники! – взмолился деспот Эпира.
– Только потому, что я с тобой в родстве, ты останешься живым, – медленно произнес царь и кивнул пожилому воину, который сменил меч на нож.
Болгарин левой рукой обхватил шею жертвы, чтобы не вертела головой, и двумя быстрыми круговыми движениями правой, будто вырезал гнильцу из плода, под истошные вопли Феодора Ангела, удалил два глазных яблока вместе с веками. Правое сразу упало на землю, а левое, красное от крови, застряло ненадолго на черной с проседью бороде немного ниже носа. Деспот Эпира зарыдал надрывно, по-бабьи. Вместо слез из казавшихся необычайно широкими глазниц текла кровь.
Я отвернулся. Плачущие бабы меня раздражают, а от вида ревущих мужиков тошнит.
Большая часть лагерных сооружений была разрушена. Везде валялись убитые и раненые. Еще больше было сдавшихся в плен. Они сидели на земле, покорно ожидая своей участи. Их было намного больше нас. Только латиняне не собирались сдаваться. Они заняли круговую оборону, прикрывшись несколькими телегами. Рыцари спешились, поставив коней внутри круга. На приличном расстоянии от них вертелось несколько половцев, обстреливали из луков. В ответ по ним изредка стреляли из арбалетов.
