Алистер Маклин - Роковой рейд полярной «Зебры»

— А, пришли? — низким голосом проговорил он, и по его произношению в нем без труда можно было угадать ирландца. — Дьявольски рады вас видеть. Джеф, принимай гостей.

— Мы не представились, — сказал я. — Доктор Карпентер, а это…

— Что, старина, пришло время для очередного собрания Британской медицинской ассоциации?

Со временем я понял, что «старина» было излюбленным обращением Джолли, он употреблял это слово как бы по привычке, никак не вязавшейся с его ирландским происхождением.

— Доктор Джолли?

— Совершенно верно. Начальник здешней медицинской службы.

— Понятно. Это — лейтенант Хансен с американской подводной лодки «Дельфин».

— Подводной лодки? — Джолли и Киннэрд, переглянувшись, уставились на нас.

— Вы сказали — «подводной лодки», старина?

— С объяснениями подождем. Торпедист Роулингс. Радист Забрински.

Я посмотрел на скрючившихся на полу людей. Некоторые из них, разбуженные нашими голосами, уже зашевелились, один приподнялся на локтях.

— Как они?

— Двое-трое здорово обгорели, — стал рассказывать Джолли, — двое-трое крайне истощены, но с пищей и в тепле они оклемаются через несколько дней. Чтобы сохранить тепло, я велел всем лечь ближе друг к другу.

Я пересчитал всех. Включая Джолли и Киннэрда, здесь находились двенадцать человек.

— А где остальные?

— Остальные? — Киннэрд удивленно посмотрел на меня, затем его лицо помрачнело, и он опустил глаза.

— В соседнем домике, — он указал через плечо.

— Почему?

— Почему? — радист устало потер рукой воспаленные глаза. — Потому что, какая нам радость спать в одной комнате с трупами.

— В одной комнате с… — я замолчал и кинулся рассматривать людей на полу. Семь из них уже проснулись, трое приподнялись на локтях, четверо продолжали лежать — все семеро глядели на нас удивленно, даже с изумлением. Лица троих, тех, что еще спали, а может, просто лежали без сознания, были прикрыты одеялами.

— Вас было девятнадцать, — медленно проговорил я.

— Девятнадцать, — глухо повторил Киннэрд. — Да. Остальным не повезло.

Я промолчал. Пристально всматриваясь в лица очнувшихся, я надеялся найти среди них то, которое так хотел видеть, понимая, однако, что сразу могу его и не узнать, — ожоги, обморожение и истощение, скорее всего, сильно изменили его. Осмотрев всех пристально, я убедился, что никогда не видел этих людей прежде.

Я приблизился к первому из троих оставшихся и приподнял скрывавшее его одеяло — лицо мне было незнакомо.

— В чем дело? Что вам надо? — в замешательстве спросил меня Джолли.

Ничего ему не отвечая, я опустил одеяло и двинулся дальше вдоль лежащих полукругом людей, взиравших на меня с явным удивлением. Лицо второго спящего также оказалось мне незнакомым. Подойдя к третьему, я ощутил, как у меня пересохло во рту, а сердце застучало медленно и тяжело; после недолгого колебания я резко нагнулся и поднял одеяло. Укрывавшийся под ним человек с забинтованным лицом, сломанным носом и густой белокурой бородой был мне неизвестен. Осторожно укрыв его снова, я выпрямился.

Тем временем Роулингс уже затопил печку.

— Мы сможем нагреть здесь воздух почти до нуля, — сообщил я доктору Джолли. — Топлива у нас предостаточно. Мы принесли с собой пищу, спиртное и большую аптечку. Займитесь всем этим с Киннэрдом прямо сейчас — через пару минут я приду вам на помощь. Лейтенант, тот ровный лед, что попался нам в самом конце, — это была полынья? Замерзшее разводье?

— Ничем другим это и быть не могло, — Хансен внимательно смотрел на меня с каким-то странным выражением на лице. — Этим парням не одолеть и сотни ярдов, что уж говорить о четырех или пяти милях. А капитан сказал — они вот-вот пойдут на погружение. А что, может, подгоним «Дельфин» прямо к черному входу?

— А они найдут полынью, я имею в виду — без эхоледомера?

— Нет ничего проще. Я беру рацию, отмеряю две сотни ярдов на север, посылаю сигнал пеленга, затем отсчитываю две сотни ярдов на юг, опять даю пеленг — и они определят нужное место с точностью до ярда. Взяв двести ярдов в сторону от любой из указанных точек, «Дельфин» окажется аккурат в середине полыньи.

— Но подо льдом. Хорошо бы узнать, какова его толщина здесь. К западу отсюда есть открытое разводье, доктор Джолли. Когда оно образовалось?

— С месяц назад. А может, недель пять тому — точно трудно сказать.

— Какой там толщины лед? — спросил я Хансена.

— Футов пять, а то и все шесть. Сломать его, может, и не удастся, тогда капитан с удовольствием пустит в ход торпеду.

Он повернулся к Забрински.

— Можешь заняться рацией?

Мне пришлось оставить их вдвоем: я уже не соображал, что говорю, потому как вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным, разбитым и смертельно уставшим. Итак, я получил ответ на интересовавший меня вопрос. Чтобы узнать его, мне пришлось преодолеть двенадцать тысяч миль, но я был готов покрыть в сто раз большее расстояние, только чтобы его не знать. Однако теперь я знал все, и уже ничего нельзя было изменить. Мэри, моя невестка, больше никогда не увидит своего мужа, а ее трое чудных детишек — своего отца. Мой брат погиб, и отныне его никто больше не увидит. Никто, кроме меня. Я должен был его увидеть.

Выйдя наружу, я закрыл за собой дверь и, пряча лицо от ветра, завернул за угол домика. Через десять секунд я уже стоял у двери последнего в этом ряду строения и, толкнув ее, зашел внутрь.

Прежде здесь находилась лаборатория. Теперь — склеп. Лабораторное оборудование было сдвинуто к одной стене, и на освободившемся полу лежали трупы. Я знал это потому, что так сказал Киннэрд: обуглившиеся и до неузнаваемости уродливо скрюченные тела казались некоей чуждой формой жизни или, вернее, неживой материи. Здесь стоял удушающий запах жженой плоти и сгоревшего дизельного топлива. Я подумал, кому из оставшихся в живых хватило отваги и твердости духа, чтобы перенести сюда эти страшные изуродованные останки своих бывших товарищей? У них, верно, и впрямь были крепкие нервы.

Похоже, смерть для всех них наступила очень быстро. Они не задохнулись, охваченные огнем, они сами стали огнем. Очутившись в клокочущем море горящей нефти, эти люди превратились в пылающие факелы и последние мгновения своей жизни провели в жуткой агонии. Трудно представить себе более страшную смерть.

Мое внимание, не знаю почему, привлекло тело, лежавшее ко мне ближе других. Я наклонился и навел фонарик на то, что когда-то было правой рукой, а теперь напоминало оголенную когтистую лапу. На среднем пальце виднелось золотое кольцо, не расплавившееся, но сильно покоробленное огнем. Я узнал это кольцо — мы покупали его вместе с моей невесткой.