Поначалу он ничего не увидел, так как от жгучего ветра на глаза у него навернулись слезы. Он нырнул под защиту парусинового ветролома, вытащил защитные очки из кармана куртки, надел их прямо на капюшон, выпрямился и наконец смог увидеть, что происходит на корме.
Волны — погода пока что не настолько испортилась, и море не штормило, — поднимались на высоту двенадцати-пятнадцати футов. Звёзды так же ярко сияли на небе, как и в противоположном направлении. Вскоре Маккиннон отыскал Полярную звезду. Она была по правому борту. Ветер больше не дул на север, и «Сан-Андреас», насколько он мог судить, придерживался курса между юго-запад и юго-юго-запад.
Маккиннон вернулся на мостик и, облегчённо вздохнув, закрыл дверь.
Курс судна, судя по всему, не представлял опасности. С другой стороны, они не имеют права, да и не должны придерживаться этого курса. Погода в облачном районе между Баренцевым и Норвежским морями была довольно покладистой. Он, например, не ожидал — и никто не говорил ему об этом, — что ночью небо здесь может быть таким ясным. В то же время кто мог гарантировать, что так и будет продолжаться, а ветер не сменит своего направления на северное. Он спустился на нижнюю палубу, выбрал из запасов для команды кучу теплой одежды и направился в сторону госпиталя.
Преодолевая необычайно скользкую верхнюю палубу и держась за леер, он вдруг с болью осознал, что погода начинает меняться. Остроконечные колючие льдинки попали на его незащищенную одеждой кожу.
В госпитальной столовой он натолкнулся на Джонса и Макгигана, которые дружно заверили его, что никогда никто из них не бывал за границей.
Маккиннон прошёл в дальнюю палату, палату В, где Джанет Магнуссон сидела за своим столом, подперев подбородок руками. Глаза у неё были закрыты.
— Ага! — воскликнул Маккиннон. — Спите на посту, сиделка Магнуссон.
Она в удивлении подняла взгляд и заморгала глазами.
— Сплю? Конечно же, нет, — оскорблённым тоном произнесла она, уставившись на одежду, которую он держал в руке. — Что это, чёрт побери? Превратились в старьевщика, Арчи? Нет, нет, ничего не говорите. Это для того бедняги. Мэгги там тоже находится. Она будет недовольна.
— Что же касается вашей драгоценной Мэгги, я решил, что, если немного потревожить лейтенанта Ульбрихта, вреда не будет. По крайней мере, ни сестра Моррисон, ни лейтенант плакать не станут.
— Арчи! — Сиделка Магнуссон вскочила на ноги. — На вашем лице кровь!
— Когда дело касается меня и лейтенанта, то это должно доставить удовольствие вашей подруге. — Он стер кровь с лица. — Наверху не сладко.
— Арчи...
Она неуверенно посмотрела на него, с тревогой в уставших глазах.
— Всё нормально, Джанет.
Он коснулся её плеча и прошёл в палату А. Сестра Моррисон и лейтенант Ульбрихт бодрствовали. Оба пили чай. Сестра — за своим столом, а Ульбрихт — сидя в постели. Этот светлоглазый германский лётчик, по словам доктора Сингха, на удивление быстро выздоравливал. Джемисон, в одежде, растянулся на своей постели. Он приоткрыл глаз, когда Маккиннон проходил мимо.
— Доброе утро, боцман. Ведь уже утро, не так ли?
— Шесть тридцать, сэр.
— О боже! Это же самый настоящий эгоизм... Проспать целых семь часов. Как обстоят дела?
— Ночь наверху прошла спокойно. А здесь?
— Наверное. Никто меня не беспокоил. — Он посмотрел на узел с одеждой в руке Маккиннона, а затем на Ульбрихта. — А звёзды есть?
— Да, сейчас. По крайней мере, сейчас. Боюсь, что это долго не продлится.
— Мистер Маккиннон! — Голос у сестры Моррисон был холодным, даже резким, таким, каким она обычно разговаривала с боцманом. — Вы что же, собираетесь вытащить этого беднягу из постели в такую ночь? В него же несколько раз стреляли.
— Мне это известно, или, может быть, вы забыли, кто его вытащил из воды? — Боцман был врождённым кавалером, но это никогда не проявлялось в его взаимоотношениях с сестрой Моррисон. — Значит, он уже бедняга... Всё-таки это лучше, чем быть мерзким нацистским убийцей. А что вы подразумевали под словами «в такую ночь»?
— Конечно, погоду.
Она сжала руки в кулаки. Джемисон осматривался по сторонам, как будто ничего не замечая.
— А что вам известно о погоде? Вы же всю ночь не выходили отсюда? Если бы вы выходили, мне это сразу же стало бы известно.
Он перевёл взгляд на Ульбрихта.
— Как вы себя чувствуете, лейтенант?
— А разве у меня есть право выбора? — с улыбкой бросил Ульбрихт. — Чувствую себя довольно неплохо. Даже если б это было не так, я всё равно бы пошёл. А на нашу сестру, боцман, сердиться не надо. Она просто сквозь пальцы смотрит на эгоизм, заложённый во мне природой. Но я ведь тоже нахожусь на борту корабля.
Он с трудом поднялся с постели, с помощью Маккиннона и Джемисона стал натягивать одежду поверх пижамы. Сестра Моррисон наблюдала за всем происходящим с молчаливым неодобрением, которое в конечном итоге вылилось в постукивание кончиками пальцев по столу.
— Думаю, — наконец произнесла она, — что следовало бы сперва посоветоваться с доктором Сингхом.
Маккиннон медленно повернулся в её сторону, окинул взглядом, и, когда он заговорил, голос его был таким же бесстрастным, как и его лицо.
— То, что вы думаете, сестра, не имеет никакого значения. Я предлагаю вам побеспокоить капитана Боуэна и спросить у него, имеет ли ваше мнение какое-либо значение.
— Капитан находится под действием сильных седативных препаратов. Когда он придет в себя, я сообщу ему о вашей наглости.
— Наглости? — Маккиннон посмотрел на неё с полным безразличием. — Я думаю, от предпочтет наглость тупости — тупости человека, пытающего подвергнуть опасности не только «Сан-Андреас», но и всех, кто находится на его борту. Жаль, что на этом корабле нет наручников.
Она остолбенела, попыталась было ответить, а затем повернулась, когда в палату вошёл взъерошенный, полусонный доктор Синклер. Он с удивлением уставился на спектакль, который разворачивался перед ним.
— Доктор Синклер! Слава Богу что вы пришли! — Она быстро рассказала ему о том, что происходит. — Вот они... собираются то ли определять путь по звёздам, то ли заниматься навигацией или ещё чем-то, и, несмотря на все мои протесты, они насильственно вытаскивают из постели и тащат на мостик или куда-то там ещё тяжело больного человека...
— Я вижу, что происходит, — спокойно ответил Синклер. — Но если лейтенанта действительно насильственно тащат, то он что-то не очень сопротивляется, как вы считаете? И при самом богатом воображении вряд ли можно назвать его тяжело больным. Но вашу тревогу, сестра, я понимаю. Он должен быть под постоянным медицинским наблюдением.
