11 ноября дон Педро Гиберт, капитан, дон Бернардо де Сото, помощник, Франсиско Руис, плотник, Антонио Феррер, кок, и Мануэль Бойга, Доминго де Гусман, индеец, Хуан Антонио Портана, Мануэль Кастильо, Ангел Гарсия, Хосе Веласкес и Хуан Монтенегро, иначе называемый Хосе Базилио де Кастро, предстали перед окружным судом Соединенных Штатов по обвинению в пиратстве. Сообвиняемым, обличающим своих сообщников, был Джозеф Перес, а свидетелями обвинения – два португальских матроса, которых взяли на борт «Панды» на Принцевых островах. После того как был составлен список присяжных заседателей, поднялся окружной прокурор Данлеп и сказал: «Мы стали свидетелями волнующего и необычного действия. Перед нами сидят двенадцать человек, чужих нашей стране и нашему языку, которые совершили тяжкое преступление и теперь предстали перед судом. Они обвиняются в страшном преступлении, в наглом нарушении законов не только нашей страны, но и всего цивилизованного человечества». После этого он вкратце рассказал об ограблении «Мексиканца». Суд выслушал показания многочисленных свидетелей, среди которых были капитан, помощник и несколько матросов с «Мексиканца». Они узнали пиратов, которые заперли их в трюм и забрали деньги. Когда вызвали Томаса Фуллера, одного из матросов «Мексиканца», и предложили ему опознать Руиса, он подошел к испанцу и нанес ему сильный удар в плечо. Руис вскочил и, яростно жестикулируя, стал протестовать против этого; его поддержали остальные обвиняемые. Суд сделал строгий выговор Фуллеру. Слушание этого дела продолжалось четырнадцать дней. Адвокатами обвинения были Дэвид Л. Чайлд, эсквайр, и Джордж Хиллард, эсквайр, которые с большим мастерством защищали подсудимых. Мистер Чайлд выступал с неиссякаемой энергией и продемонстрировал свои многосторонние фундаментальные знания. Он вложил в свою речь много сил и массу отчаяния, а это говорило о том, что он прекрасно понимает, что задача его – предотвратить смертный приговор – совершенно невыполнима. Мистер Хиллард произнес заключительную речь, обратившись в ней с призывом к присяжным не приговаривать к смерти мальчика Косту и кока Антонио Феррера. Он также рассказал о том, как Бернардо де Сото спас жизни семидесяти человек на корабле «Минерва», шедшем из Филадельфии в Гавану, когда был капитаном брига «Леон».
«Если, джентльмены, вы согласитесь со мной, что члены команды шхуны «Панда» (которая, как полагают, ограбила «Мексиканца») являются слугами капитана, вы не сможете их осудить. Но если вы со мной не согласны, тогда мне остается лишь попросить вас проявить милосердие. Я не думаю, что ради общественного блага надо казнить всех этих людей, принеся ему в жертву такую груду человеческих жизней. Я не думаю также, что меч правосудия должен разить до тех пор, пока он не завязнет в груде мертвых тел. Антонио Феррер был всего лишь слугой. В корабельных документах он записан свободным негром, но доказательств того, что он не был рабом, у нас нет. Если он был рабом, то его, вероятно, назвали свободным не без умысла. По всей вероятности, он раб и к тому же уроженец Африки, в чем убеждает нас татуировка на его лице. Во всяком случае, он был слугой. Можно ли этого несчастного признать виновным и заставить его понести наказание? Прошу вас хорошенько все взвесить, прежде чем осудить этого человека на смерть. Не выбрасывайте его на свалку ради того, чтобы число осужденных равнялось дюжине. Одним из главных свидетельств цивилизованного общества является уважение к человеческой жизни. Мы живем не в Турции, где султан сажает женщин в мешок и бросает их в Босфор, а жители Константинополя забывают об этом уже через час. Мы устроены иначе. Все вы хорошо знаете, какое впечатление производит на людей осуждение и казнь одного-единственного преступника и какие за этим следуют волнения и беспорядки, которые еще долгое время оказывают влияние на все наши политические учреждения. И мы знаем, что чем более цивилизованной становится нация, тем больше ценится в ней человеческая жизнь. Есть в глазах, облике и устремленном в небо взоре человека нечто святое, что запрещает грубо дотрагиваться до себя.
Томас Фуллер наносит в суде удар Руису
Инстинкт самосохранения очень силен. Даже в цепях человеку приятно видеть солнечный свет, даже в сырой камере тюрьмы человек хочет жить. И даже если нас лишить всего, что делает жизнь желанной, мы все равно будем за нее цепляться.
Мы так боимся смерти,
Что бремя самой трудной жизни,
Которое на нас навалит время,
Болезни, наказания и тюрьмы,
Покажется нам раем.
Смерть – ужасная вещь. Даже при одном напоминании о ней бледнеет лицо, а сердце сжимается от ужаса. Нужно все очень тщательно обдумать, прежде чем разрушить «кровавый дом жизни». Не надо считать, что жизнь человека не имеет цены, если он африканец. Он – совсем не бесполезная водоросль в океане жизни. В его груди живут такие же чувства, что и у нас. Так же как и мы, он ощущает боль, а его сердце наполнено человеческими привязанностями. Для торжества правосудия и закона вовсе не обязательно отнимать у него жизнь. Отобранная, она не будет иметь для нас никакой ценности; отданная же ему, она будет стоить дороже золота.
А Коста, мальчик, прислуживавший капитану, которому было всего пятнадцать лет, когда было совершено преступление – неужели он тоже умрет? Неужели его голову отрубит меч? Многие из вас уже не первой молодости и, должно быть, имеют детей. Представьте себе, что до вас дошли слухи, будто вашему сыну грозит казнь, что его судят в чужой стране (любой мальчик, выполняющий роль прислуги, который уходит в море из нашего порта, может оказаться в подобной ситуации); так вот, представьте себе, что вам сообщили, что он был казнен, так как капитан и офицеры его судна нарушили закон в далекой стране. Что вы при этом почувствуете? Я не могу этого сказать, но догадываюсь, что все вы испытали бы одинаковые чувства и, подобно Иосифу, воскликнули бы: «Мой сын! Мой сын! О боже, лучше бы я умер вместо тебя!» У этого мальчика тоже есть отец; пусть образ этого отца встанет перед вашими глазами, умоляя вас пожалеть его сына. Быть может, у него есть и мать, и дом. Подумайте о том, какая тень упала на этот дом, когда мальчик пропал. Подумайте о его матери, о тех долгих часах, которые она провела в напрасном ожидании, когда ее надежда сменилась разочарованием, разочарование – тревогой, а тревога – отчаянием. Сколько раз, должно быть, она протягивала руки к небесам, умоляя вернуть ей сына, сгинувшего где-то на чужбине? Пусть же мольбы этой несчастной женщины тронут ваши сердца и защитят мальчика от карающего меча закона».
