Лежи спокойно, — строго проговорила Захматова.
Что со мной?
Пустяковые царапины, — Елена Васильевна говорила, как всегда, грубовато. Она начала выстригать волосы. Журба лежал спокойно. Лишь когда ножницы натягивали волосы около раны и боль охватывала голову, он стискивал зубы, На его лбу выступил пот. Захматова вытерла его и сказала:
А ты... Как звать тебя?
Максим Журба.
Ты, товарищ Журба, не молчи, — Захматова улыбнулась. — Говори. Чем это тебя так порубило?
У Журбы дрогнули губы. Она назвала его товарищем. В этом слове он почувствовал сейчас особую силу и нежность. Максим тихо повторил:
— Товарищ...
Захматова подумала, что он не знает ее имени:
Меня зовут Захматова, Елена Васильевна.
Спасибо...
Ты нежности не разводи, — прикрикнула она и передразнила: — Спасибо... Скажи спасибо, что тебе голову совсем не оторвало. Моряк...
Журба улыбнулся. Елена Васильевна забинтовала его голову и смазала йодом порезы на лице, отчего оно стало полосатым и немного смешным.
Дня два—три будешь лежать, потом ко мне придешь. Ну, поправляйся, товарищ.
— Спасибо, товарищ, — голос Журбы дрогнул. — Приходите еще... — После большой потери крови его клонило в сон.
Он уже спал, а матросы все еще растерянно молчали. Никто из них не проронил ни слова, пока эта женщина находилась в кубрике. И было странно видеть смущение на грубых лицах людей, привыкших отпускать скользкие шутки по адресу женщин, которых им когда-либо приходилось встречать.
Смуглый, похожий на мексиканца матрос с цепочкой красных кораллов на жилистой шее первым нарушил молчание.
Баба на судне. Кормить нам акул!
Заткнись! — грохнул кулаком о стол кочегар с квадратными плечами и воспаленными от жара глаза ми. — От твоей болтовни быстрее на грунт с колосником ляжешь!
Мексиканец вскочил и, воздев руки над головой, забормотал:
— О, святая мадонна...
Его заглушил хохот моряков. Кочегар, смеявшийся громче всех, выкрикнул:
Ты помолись святой..., которая тебя святой любовью наградила. В гальюне корчишься, как спрут на суше...
Не поминайте попусту святое имя, — вступил в разговор угрюмый седой матрос. Он сидел в углу кубрика и натачивал на бруске складной нож. Я хочу сказать.
— Давай, Скруп, — сплюнул кочегар.
Все затихли. Скруп осторожно провел по бруску, попробовал лезвие на щеке, сбрил несколько волосинок! Все ждали, что он скажет. Сложив нож и спрятав его в карман, он поднялся, но выше стал ненамного. У Скрупа были короткие кривые ноги и очень длинное туловище. Полы обыкновенной морской тужурки доходили ему до колен.
— Вот что я скажу, ребята, — благообразное лицо Скрупа в мелких морщинках ничего не выражало. Он растянул маленький рот, открыв мелкие зубы. — Вот что я скажу... Баба на корабле — быть беде! Другое дело, когда мы стоим в порту. А в море — дело гиблое. Еще в святом писании сказано...
Но матросы не узнали ?что сказано в святом писании. Гулкий голос боцмана перебил Скрупа:
Сменять вахту!
Прочти свое паршивое писание большевику, — загрохотал кочегар и, кивнув на спящего Журбу ;вышел из кубрика.
Скруп с ненавистью посмотрел ему вслед и что-то угрожающе пробормотал. Потом он вытащил из кармана нож, раскрыл его, поплевал на брусок и снова стал точить размеренными движениями.
3
Флотилия стала кабельтовых в трех от берега, за мысом Ольги, защищавшим базу от океанских волн. Коричневые скалы мыса были усеяны птицами, их гомон доносился до базы.
В кают-компании у Микальсена собрались капитаны и гарпунеры китобойных судов. Они расселись в креслах, молчаливые и недовольные. Все дымили трубками и, несмотря на открытые иллюминаторы, табачный дым плавал густыми сизо-голубыми слоями. Северов сидел справа от Микальсена, чувствуя на себе враждебные взгляды китобоев. Он знал о кастовых традициях китобоев, о могуществе Лиги гарпунеров и с этого начал, когда Микальсен представил его собравшимся.
— Господа, — поднялся Северов и окинул всех быстрым взглядом. — Норвежская флотилия «Вега» пришла в район добычи китов, определенный концессией. От имени Советского правительства я поздравляю вас с благополучным завершением перехода и желаю удачной охоты.
Иван Алексеевич заметил, что большинство моряков удивлено его словами, и повторил подчеркивая:
— Да, господа, мы, советские люди, желаем вам удачной охоты в наших водах. Мы должны быть друзьями, а значит, уважать права друг друга. У нас нет намерения проникнуть в секреты китобойного промысла, который оберегается законами Лиги гарпунеров. Мы не будем связывать вашу охоту, но мы просим строго придерживаться условий концессии. Они вам, я надеюсь, хорошо известны.
Северов сделал паузу. Китобои молчали. Микальсен ответил за всех:
Да, хорошо известны!
Я, как уполномоченный Советского правительства, буду находиться на любом судне, где мне покажется необходимым. — При этих словах Северова среди китобоев возникло едва заметное движение. Микальсен встретился взглядом с Бромсетом. Гарпунер сидел у дальнего конца стола. Он едва покачал головой, и капитан-директор обратился к Северову:
Это, надеюсь, не значит, что вы будете ходить и на китобойных судах во время поисков китов и охоты?
Я и это имел в виду, — твердо проговорил Северов. — В условии концессии записано: «Представителю Советского правительства предоставляется полная возможность посещения всех судов флотилии как во время стоянок, так и во время плавания».
Но не во время охоты! — сказал лохматый капитан «Веги-1».
Неужели ваше судно будет больше просто плавать, чем охотиться? — улыбнулся Северов. — К тому же в условиях дальше говорится: «Представителю предоставляется право находиться на любом из судов флотилии столько времени, сколько он найдет нужным». Неужели вы, господин... — Микальсен подсказал имя капитана, и Северов повторил: — господин Ханнаен, откажетесь от охоты, пока я буду находиться на вашем судне?!
Ханнаен только яростно стиснул зубами трубку.
Поле боя осталось за Северовым, но на него вновь повеяло недружелюбием, как в начале совещания. Бром-сет, внешне спокойный и как будто безучастный ко всему происходящему, ждал, что китобои дадут отпор комиссару, но капитаны и гарпунеры молчали. Посвященные в истинные цели экспедиции, они, хоть и привыкли к любым нарушениям законов, все же чувствовали себя неловко, сидели, смотря перед собой и посасывая трубки. «Чурбаны, — ругал их про себя Бромсет. — Им бы только ром глушить да гоняться за китами. Заявили бы все, что не будут охотиться, если русский явится на судно,— и все Вряд ли комиссар пошел бы на срыв всего промысла».
