Алистер Маклин - Роковой рейд полярной «Зебры»

Спустя десять минут мы уже были на борту «Дельфина».

— Господи, какое чудо! — радостно вздохнул Хансен, переводя счастливый, смущенный взгляд с капитана на меня, с меня на стакан в руке, со стакана на толстый слой снега, покрывавший его меховую парку, который начал таять и падал каплями на пол крохотной капитанской каюты, образуя лужицу. — Тепло, свет, уют… Ну прямо дом родной! А я уж и не чаял вернуться. Понимаете, капитан, вы запустили ракету в тот самый момент, когда я уже начал присматривать себе местечко, чтобы лечь и тихонько отдать концы.

— А доктор Карпентер? — улыбнулся Свенсон.

— Да он же ненормальный, идет только напролом! Упрямый как тысяча чертей. С таким не пропадешь!

Путаная, бессвязная речь Хансена была ничто по сравнению с чувством огромного облегчения, которое мы оба испытывали после всего, что нам довелось пережить. Хансен на поверку оказался крепким и стойким. Я знал это так же хорошо, как и Свенсон.

Вот уже двадцать минут мы находились в тепле и уюте — недавнее напряжение у всех как рукой сняло; мы в двух словах поведали о своих приключениях, все были рады, что они закончились благополучно, и через какое-то время жизнь на подводной лодке снова вошла в свое привычное, размеренное русло. Однако мне было хорошо известно, что, когда все трудности и опасности позади, напряжение снято и человек начинает жить обычной жизнью, память его неизменно возвращается к событиям, пережитым не так давно. Знал я и то, что творилось в душе Хансена: ему не хотелось, чтобы я говорил о нем, и я нисколько не осуждаю его за это. Сейчас ему, наверное, очень хотелось, чтобы я вообще не думал о нем, но это было невозможно. С благородными людьми — мужественными, сильными духом, хоть и немного резковатыми в общении, такое бывает часто: они чувствуют себя не в своей тарелке, когда кто-то начинает говорить об их достоинствах во всеуслышание.

— Как бы то ни было, — улыбнулся Свенсон, — вам крупно повезло. Ракета, которую вы все-таки заметили, была третьей и последней. Так что считайте, что родились заново, и теперь у вас есть полное право праздновать свой день рождения два раза в год. Кстати, а как там Роулингс, Забрински и те, с «Зебры», — им ничего не угрожает?

— Пару дней они продержатся наверняка, — ответил Хансен. — Пока с ними все в порядке. Хотя холод там стоит собачий и доброй половине из них необходимо лечение, они, думаю, выдюжат.

— Прекрасно. Все хорошо, что хорошо кончается. Наша полынья перестала смерзаться полчаса назад, но теперь это уже все равно — мы можем спокойно погружаться. Правда, не сию минуту: мы узнали, почему сломался эхоледомер — предстоит чертовски сложная и тонкая работа, так что пару-тройку часов придется повозиться. Отремонтируем — двинемся дальше. В нашем положении исправность приборов значит куда больше, чем мастерство команды: ведь нам надо всплыть в строго заданном месте. Тем более, время нас уже не поджимает. С исправленным эхоледомером мы тщательно обследуем лед в окрестностях «Зебры», найдем место, где он тоньше, выпустим торпеду и спокойно всплывем, без лишних проблем. Если толщина льда будет четыре-пять футов, сделать это будет несложно.

— Да, это уж точно, — согласился Хансен. Он уже допил свое снадобье — крепчайший «бурбон», — тяжело встал и потянулся. — Итак, снова за работу. А сколько у нас торпед в исправном состоянии?

— Не меньше четырех.

— Капитан, я хоть сейчас готов пойти и помочь малышу Миллзу их зарядить.

— Не спешите, — мягко остановил его Свенсон. — Лучше взгляните на себя в зеркало. У вас едва ли хватит сил, чтобы зарядить духовое ружье, куда уж там торпедный аппарат. Вы же вернулись не с воскресной прогулки, не так ли? Для начала, Джон, выспитесь-ка хорошенько, а уж там поглядим.

Хансен не стал спорить. Говоря откровенно, я и представить себе не мог, чтобы кто-то дерзнул вступить в спор с капитаном Свенсоном. Старпом направился к двери и, обернувшись, спросил:

— Пошли, док?

— Сейчас приду. Приятных сновидений.

— Угу, спасибо, док, — легонько хлопнув меня по плечу, проговорил он и улыбнулся воспаленными, уставшими глазами. — Спасибо за все. Всем спокойной ночи.

Когда он ушел, Свенсон спросил меня:

— Ну как, туговато вам пришлось, да?

— Если честно, я не советовал бы дамам отправляться на подобные прогулки.

— Похоже, лейтенант Хансен перед вами в долгу, — внезапно перевел он разговор на другую тему.

— В долгу, говорите? Такие, как Хансен, встречаются нечасто. Вам чертовски повезло со старпомом.

— Знаю, — проговорил он и после короткого раздумья бесстрастно прибавил: — Обещаю больше никогда не касаться этой темы… Ладно, доктор, простите меня, ради Бога.

Я посмотрел на Свенсона и медленно кивнул. Я знал, что он на самом деле имел в виду. Знал я и то, что ему нужно было это сказать. Но что можно ответить на такие слова? И я сказал:

— Вместе с ним погибли еще шестеро, капитан.

Свенсон снова призадумался. Потом спросил:

— Как вы считаете, мы должны… взять тела погибших с собой, в Англию?

— Плесните мне еще каплю «бурбона», капитан. Единственное, чего, признаться, мне не доставало последние несколько часов, так это вашего чудесного лекарства.

Я подождал, пока он наполнит мой стакан, после чего продолжал:

— Думаю, нам не придется везти их с собой в Англию. Они не просто мертвецы — это груда трупов, обезображенных до неузнаваемости. Пусть уж лучше останутся здесь.

У капитана словно гора свалилась с плеч. Выждав немного, он наконец сказал:

— А как со всеми этими системами обнаружения русских ракет? Они тоже сгорели?

— Понятия не имею — не проверял, — только и ответил я.

Скоро он сам убедится, что ничего подобного на «Зебре» отродясь не было. Я даже не мог себе представить, что скажет капитан, когда узнает, что вся эта история — чистая сказка, которую я сочинил в Холи-Лохе, чтобы обвести вокруг пальца не только его, но и адмирала Гарви. Но теперь мне было решительно все равно. Сейчас мне не было дела ровным счетом ни до чего. Я вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, хотя спать мне не хотелось. В конце концов я заставил себя подняться на отяжелевшие ноги и, пожелав капитану доброй ночи, оставил его.

Когда я вошел в каюту Хансена, тот уже спал без задних ног, бросив одежду где попало. Убедившись, что он действительно спит как убитый, я разделся, повесил амуницию на вешалку, а манлихер спрятал в чемодан. Потом забрался в койку и попробовал уснуть, однако сон не шел ко мне. Его как рукой сняло, несмотря на то, что я здорово устал, как никогда в жизни.

Слишком много тяжких мыслей кружилось в моей бедной голове — все настолько перепуталось, что я никак не мог заснуть, как ни старался. Я встал, надел рубашку, штаны и в таком виде направился на центральный пост. Я провел там весь остаток ночи, расхаживая из угла в угол и наблюдая, как два техника разбирали и собирали хитроумные механизмы эхоледомера, затем я принялся читать поздравительные радиограммы, продолжавшие поступать из разных концов света, потом мы разговаривали с вахтенным офицером о том да о сем и пили кофе — кружку за кружкой, — который варили тут же, на месте. Так, незаметно, пролетела ночь, а когда наступило утро, я ощутил себя свежим и бодрым, несмотря на то, что за всю ночь не сомкнул глаз ни на минуту.