— И у меня, вероятно, тоже прочли в душе? — иронически осведомился капитан Томсет.
— И очень легко, приятель, — отвечал тот, все еще сохраняя, хотя и с видимым усилием, свое судейское спокойствие и достоинство. — Видал я таких и прежде. Помню в особенности одного; он теперь отсиживает свои четырнадцать лет, бедняга! Но вы не бойтесь, капитан: ваша тайна у мена совершенно сохранна.
Капитан Томсет вскочил и забегал взад вперед по каюте, но капитан Стубс оставался совершенно хладнокровен. По его словам, он видал таких и прежде. Они представляли собой интересный материал для любителя изучать человеческую природу, и он смотрел на своего посетителя с видом участливого любопытства. Наконец, капитан Томсет не выдержал: он уселся опять на место и, чтобы спасти свое доброе имя, пожертвовал репутацией Джорджа.
— Я так и знал, что это — или вы сами, или кто-нибудь такой, в ком ваше доброе сердце заставляет вас принимать участие, — сказал сконфуженный Стубс, принимаясь снова за прерванную игру. — Вы не можете совладать с своим лицом, капитан. Пока вы думали об опасности, которой подвергается этот бедный малый, оно так и содрогалось у вас от волнения. Оно ввело меня в заблуждение, сознаюсь, но ведь не часто приходится встречаться с таким чувствительным сердцем, как ваше.
Капитан Томсет, с загоревшимися дружеским чувством глазами, ухватил своего приятеля за руку, и пока шли партия за партией, выслушал от него полный курс законов о двоеженстве, переданный чрезвычайно умело и подробно, и иллюстрированный примерами и анекдотами, рассчитанными на то, чтоб устрашить самого смелого человека и заставить его задуматься, прежде чем вступать в брак.
— Но предположим, что эта женщина явится на шхуну за бедным Джоржем, — сказал капитан Томсет, — что нам тогда делать?
— Первое дело — выиграть время, — сказал капитань Стубс. — Проведите ее как-нибудь.
— То-есть куда? Прочь со шхуны, вы хотите сказать? — спросил тот.
— Нет, нет, — возразил юрист. — Обманите ее, сделайте вид, что он болен, не может никого видеть. Да вот, честное слово, нашел!
— Пусть его ложится на койку и притворится мертвым, — продолжал он голосом, дрожащим от восторга перед собственной изобретательностью. — У вас на баке довольно темно, не зажигайте только огня и скажите ему, чтоб лежал смирно.
Глаза капитана Томсета выразили на этот раз несколько сомнительное восхищение перед хитростью приятеля.
— А не будет ли это слишком внезапно? — попробовал он возразить.
Капитан Стубс взглянул на него с видом невыразимого лукавства и медленно прищурил один глаз.
— Он простудился, когда бросился в воду, — отчеканил он.
— Ну, вы мастер своего дела, — от души проговорил Томсет, — всегда скажу, что мастер! Смотрите же, чтобы все это оставалось совершенно между нами.
Он посмотрел на часы и, пожав руку знаменитому юристу, вернулся на свой корабль. Капитан Стубс, оставшись один, докурил свою трубку и удалился на покой; а помощник его, который во все время консультации лежал на соседней койке, тщетно стараясь заснуть, почесал у себя в затылке, и начал сам придумывать некую маленькую хитрость. Засыпая, он имел о ней еще не совсем ясное представление, но когда проснулся на следующее утро, она так и блеснула у него в мозгу во всей полноте своей созревшей красоты.
Он вышел на палубу улыбаясь и, облокотясь на борт, долго, пристально созерцал Джорджа, который сидел на носу шхуны и мрачно прислушивался к тому, что читал вслух повар, державший в руках листок газеты.
— Что-нибудь интересное, повар? — спросил помощник.
— Насчет Джорджа, сэр, — отвечал повар, приостанавливая свое чтение. — Вот тут и картинки про него.
Он подошел к борту и протянул газету помощнику, весело улыбнувшись, когда этот последний издал восклицание радостного удивления, будто бы вызванное сходством изображений. — Удивительно, — сказал он, нарочно погромче. — Просто удивительно! Я никогда в жизни не видывал такого поразительного сходства. Ты прославишься, Джордж; все лондонские газеты перепечатают твой портрет. А вот здесь и имя выставлено: "Джордж Купер, матрос на шхуне "Джон-Генрих", из Лаймгауза".
Он протянул газету обратно повару и отвернулся, посмеиваясь, между тем как Джордж, не будучи в силах сдерживаться более, поднялся ругаясь на ноги и отправился вниз, на бак, чтобы там высиживать свое бешенство в молчании. Немного погодя, помощник капитана Стубса, после очень веселого и очень конфиденциального разговора с своим экипажем, принарядился, закурил трубку и отправился на берег.
Следующие час или два Джордж то скрывался на баке, то снова появлялся на палубе, откуда бросал тревожные, полные смущения взгляды на хлопотливую толпу, покрывавшую набережную. Капитан Томсет передал ему, под видом собственных своих соображений, как было решено ему поступить в случае опасности, и хотя матрос выслушал его с некоторым недоверием, однако сейчас же отправился вниз и прибрал свою постель.
— Почти невероятно, чтобы ей попалась на глаза именно эта газета, — сказал шкипер успокоительным тоном.
— Люди всегда уж видят то, что им как раз не следует видеть, — проворчал Джордж. — Увидит кто-нибудь такой, кто знает нас обоих, и непременно ей покажет.
— Вон там какая-то дама садится в лодку, — проговорил шкипер, взглянув на набережную. — Не она же, в самом деле!
С этими словами он обернулся к матросу, но еще не успел договорить, как Джордж уже был внизу и поспешно раздевался, чтобы приступить к исполнению своей роли.
— Если кто-нибудь меня спросит, — сказал он повару, следившему с большим удивлением за его лихорадочными движениями, — отвечай, что я умер.
— Ты… что? — спросил повар.
— Умер, — повторил Джорж. — Умер! Скончался сегодня в десять часов утра. Понимаешь ты, болван?
— Не могу сказать, чтобы понимал, — возразил повар несколько обиженно.
— Скажи всем, что я умер, — повторил Джордж поспешно. — Ну, повар, голубчик, уложи меня как следует. Я тебе отплачу тем же в один прекрасный день.
Вместо того, чтобы повиноваться, перепуганный повар бросился на палубу, с целью заявить капитану, что Джордж сошел с ума, но, застав его как раз посреди поспешного объяснения с остальным экипажем, остановился и начал жадно прислушиваться. Между тем лодка плыла действительно прямо к шхуне, управляемая пожилым гребцом в одном жилете поверх рубашки, и единственным пассажиром в ней была дама очень солидных размеров, которая рассматривала покрывавшие реку суда сквозь густую, черную вуаль.
