Забрав у Грызлова ключ от радиорубки, Новиков сказал, пряча его в карман:
— Заходил я к Лебедю. Вашей книжки уже нет на столе, и кондуктор держится настороженно.
— Вы даже не попытались дознаться, где она, и отнять?
— Там находились матросы, да если бы их и не было, то я никогда не пошел бы на такое сомнительное предприятие.
— Надо идти на все!
— Вот и идите. Я не могу бессмысленно рисковать головой. Не надо было уши развешивать.
— Майн гот! Не говорите со мной так. У нас общее страшное несчастье! Надо что-то предпринимать, не то будет поздно!
— Без паники, барон. Постарайтесь найти объяснение, каким образом ваша книжка попала в радиокаюту. Возможно, вы ее потеряли или ее похитили?
— Вы думаете, поверят?
— Конечно нет. Но у вас должна быть оправдательная версия или как там это называется на языке высшей дипломатии? Короче говоря, врите поскладней. Ну что вам они могут сделать?
— Шифр! — со стоном в голосе сказал барон фон Гиллер.
— Только шифр меня и беспокоит, остальное — пустяки. Найдите версию поубедительнее, для чего вы списали его себе! Ясно, что у вас не было заранее предусмотренной цели пробраться на русский флот, тем более таким рискованным способом. Надо надеяться, что обойдется, как принято говорить у нас. — «Обойдется» он сказал по-русски. — И надо принять контрмеры. И прежде всего — выпить, не хотите?
— Нет!
К барону медленно возвращалась надежда, что все действительно обойдется, а вместе с надеждой и прежняя самоуверенность. Он сказал, брезгливо следя, как его сообщник палил и выпил стопку водки:
— Надо немедленно действовать, принимать контрмеры, как вы справедливо только что сказали.
— Бр-р! Хороша! Продолжайте, барон.
— Следует обезвредить радиста. В противном случае я не смогу держать связь с крейсером. Мне надо час ила два, чтобы найти место размыкания в цепи. Иначе…
Новиков повалился на койку и сказал, потягиваясь:
— Проклятый социалист. Что-то у меня стало шуметь в голове от одной рюмки.
— К сожалению, вы пьете не по одной.
— Отставить! Вы что, предлагаете списать его за борт? Это можно. Хотя…
— Лучше всего…
— Можно, да сложновато. На палубе всегда матросы, а в иллюминатор его не просунешь. Надо сработать чисто.
— Тогда следует вывести его из строя хотя бы на сутки.
— Из строя? Пожалуй, можно. Недавно матроса из моего расчета снесли в лазарет, блоком задело.
— Меня не интересуют другие матросы!..
— Оставьте этот заносчивый тон, барон, а не то пошлю ко всем чертям и вас, и ваш рейдер. Ведь, если хотите знать, я сейчас занимаюсь этими гадостями из одного самолюбия. И вообще, вы действуете мне на нервную систему, о чем я не раз уже говорил вам. В вас так и сквозит собственное превосходство, а в чем оно — вы и сами не знаете. Просто в излишнем тевтонском самомнении.
Барон фон Гиллер скрипнул зубами:
— Извините…
— Вот это другое дело.
— Я так взволнован и огорчен, мы можем упустить неповторимый случай, и тогда этот прекрасный корабль попадет к большевикам.
— Я уже не знаю, что лучше.
— Но, но, не будем ссориться. Дайте вашу честную руку и будем верными до конца нашим принципам и законам дружбы.
— Ну понесли шелуху. Хорошо. Я поговорю с нужными, людьми, а вы пока не шляйтесь по кораблю и не заглядывайте ни на мостик, ни в штурманскую.
— Причина, герр Новиков?
— «Утерянная» книжка и шифр!
— Я верю в свою звезду. Не тревожьтесь за меня.
Новиков с удивлением окинул ого взглядом:
— Редкий вы тин. Все же советую сидеть со своей счастливой звездой и никуда носа но высовывать. Ишь как положило на борт из-за этого рыжего пентюха.
— Пентюха? — не понял барон фон Гиллер. — Что это за термин? Так называется его должность по-русски?
— Сами вы пентюх. А еще высшая раса. Сидите и не рыпайтесь — это тоже по-русски. Счастливо оставаться.
Развалясь на диване, капитан-цурзее стал неприязненно думать о Новикове. Артиллерийского офицера явно начинали мучить сомнения. Он мог в любой момент совершить непоправимый поступок, и все из-за славянской мягкотелости, склонности к самоанализу и раскаянию. «Что, если он сейчас псе рассказывает капитану? Кается? Как тот гардемарин. Нет, тот раскаивался с долью, чтобы добиться своего. Вполне извинительное „раскаяние“. Новиков же может пойти на все, без всякой выгоды для себя, даже во вред себе и особенно мне. Как я мог оставить шифр? Что мне может быть за это, если еще и Новиков раскается? По законам военного времени — расстрел! Но эти люди не смогут, по посмеют убить меня, особенно капитан, он слишком мягок для этого, если бы все зависело от старшего офицера, тог бы но задумался ни на секунду. Слава богу, что он не вручил мою судьбу такому человеку. Я всегда верил в свою звезду, даже когда очутился за бортом субмарины».
Капитан без тени сожаления подумал о несчастном лейтенанте Лемане, найдя в нем сходные черты с некоторыми русскими на клипере, и вывел заключение, что такой тип людей враждебен ему по своей природе. Затем он стал думать о том миге, когда матросы на марсе заметят «Хервег» и командир клипера вынужден будет сдаться на милость победителя. И все благодаря находчивости, верности долгу и высокой цели, которой он, Гиллер, служит и будет служить всегда.
Барон Фридрих фон Гиллер под монотонный плеск волн уснул. Ему приснилось, что он, овеянный славой, вернулся в милую сердцу Германию. Запруженные народом улицы, цветы. В разгар триумфа послышался знакомый омерзительно-насмешливый голос, от которого по коже побежали мурашки и выступил пот на лбу:
— Спите? Самое время для сна, как вы однажды верно заметили.
Он открыл глаза и, еще находясь под властью сна, спросил:
— Ах, вы? Ну как, удалось?
— Скоро захотели. Пока ведется подготовка. Слышите?
— Да, какой-то мягкий стук. Что это?
— Конопатят палубу на баке.
— Какое ото имеет отношение к нашим планам?
— Прямое. После того как швы проконопатят, их заливают варом.
— Варом? Расплавленным?
— Нет, замороженным.
— Не шутите! Я понимаю. Расплавленный вар — неплохое средство. Если к тому времени ваши люди не подвергнутся агитации.
— Не бойтесь, они сами неплохие агитаторы.
— Отлично! — Гиллер прислушался к мелодичному шуму волн за бортом. — Ветер стих.
— Удивительная погода. Ветерок ровный. Мы делаем до десяти узлов в сторону от курса вашего рейдера и можем изрядно натянуть ему нос.
— Теперь он и ваш.
— Нет уж! Я действую из политических и принципиальных соображений, но никогда не перейду полностью в стан врага. Просто на данном отрезке времени наши интересы совпали.
