– Между нами стоит не только эта ссора. Я не потерплю, чтобы моя сестра стала женой пирата.
– Пирата? Боже милостивый! Я рад, что мы здесь одни и вас никто, кроме меня, не слышит. В награду за мои победы на море ее величество сама посвятила меня в рыцари, а раз так, то ваши слова граничат с государственной изменой. Поверьте, мой мальчик, все, что одобряет королева, вполне заслуживает одобрения мастера Питера Годолфина и даже его ментора, сэра Джона Киллигрю. Ведь вы говорите с его голоса, да и прислал вас сюда не кто иной, как он.
– Я не хожу ни в чьих посыльных, – горячо возразил молодой человек; он сознавал, что сэр Оливер прав, и от этого раздражение его только усилилось.
– Называть меня пиратом глупо. Хокинс,[9] с которым я ходил под одними парусами, был посвящен в рыцари еще раньше меня, и те, кто называет нас пиратами, оскорбляют саму королеву. Как видите, ваше обвинение просто несерьезно. Что еще вы имеете против меня? Здесь, в Корнуолле, я не хуже других. Розамунда оказывает мне честь своей любовью, я богат, а к тому времени, когда зазвонят свадебные колокола, стану еще богаче.
– Ваше богатство – это плоды морских разбоев, сокровища потопленных судов, золото от продажи рабов, захваченных в Африке и сбытых на плантации, это богатство вампира, упившегося кровью, кровью мертвецов.
– Так говорит сэр Джон? – глухим голосом спросил сэр Оливер.
– Так говорю я.
– Я слышу. Но я спрашиваю: кто преподнес вам этот замечательный урок? Ваш наставник сэр Джон? Разумеется, он. Кто же еще? Можете не отвечать. Им я еще займусь, а пока соблаговолите узнать истинную причину ненависти, которую питает ко мне благородный сэр Джон, и вы поймете, чего стоят прямота и честность этого джентльмена, друга вашего покойного отца и вашего бывшего опекуна.
– Я не стану слушать, что бы вы ни говорили о нем.
– О нет, вам придется выслушать меня хотя бы потому, что я был вынужден слушать то, что он говорит обо мне. Сэр Джон стремится получить разрешение на строительство в устье Фаля. Он надеется, что рядом с гаванью вырастет город, как раз вблизи от его собственного поместья Арвенак. Заявляя о своем бескорыстии, он представляет дело так, будто ратует за процветание Англии. При этом он ни словом не обмолвился о том, что земли в устье Фаля принадлежат именно ему, а значит, и заботится он прежде всего о процветании своего семейства. Я совершенно случайно встретил сэра Джона в Лондоне, когда он подавал свое дело на рассмотрение двора. Между тем мне самому вовсе не безразлична судьба Труро и Пенрина. Но в отличие от сэра Джона я не скрываю своих интересов. Если в Смитике начнется строительство, то он окажется в гораздо более выгодном положении, чем Труро и Пенрин, что настолько же не устраивает меня, насколько это выгодно сэру Джону. Я могу позволить себе быть откровенным, поэтому я все сказал ему и подал королеве контрпрошение. Момент для меня был благоприятный: я – один из моряков, разгромивших Непобедимую армаду, и отказать мне было нельзя. Так что сэр Джон как прибыл ко двору с пустыми руками, так и уехал ни с чем. Стоит ли удивляться, что он ненавидит меня? Называет меня пиратом, а то и того хуже. С его стороны вполне естественно представлять в ложном свете мои дела на море, ведь именно благодаря им у меня достало сил нарушить его планы. Своим оружием в борьбе со мной он выбрал клевету; мое же оружие иное, что я и докажу ему не далее как сегодня. Если вы не верите моим словам, поезжайте со мной и будьте свидетелем короткой беседы, которую я надеюсь иметь с этим скрягой.
– Вы забываете, – сказал мастер Годолфин, – что и мои земли лежат по соседству со Смитиком, так что тут затронуты и мои интересы.
– Силы небесные! – воскликнул сэр Оливер. – Наконец-то сквозь тучи праведного негодования дурной кровью Тресиллианов и моими пиратскими склонностями блеснул луч истины! Оказывается, вы тоже всего-навсего торгаш. Какой же я глупец, что поверил в вашу искренность и говорил с вами как с честным человеком! Если бы я знал, какое вы мелочное и ничтожное существо, то, клянусь, не стал бы попусту тратить время.
Тон и презрительное выражение на губах сэра Оливера подействовали на его собеседника словно пощечина.
– Эти слова… – начал было мастер Годолфин, но сэр Оливер прервал его:
– Самое малое, чего вы заслуживаете. Ник! – громко позвал он.
– Вы за них ответите, – огрызнулся посетитель.
– Так слушайте же, – сурово продолжал сэр Оливер. – Вы приходите в мой дом и несете всякий вздор о том, будто бы распутство моего покойного отца, его давняя ссора с вашим отцом, мои пиратские, как вы их называете, подвиги, да и самый образ моей жизни препятствуют моей женитьбе на вашей сестре, а на поверку выходит, что истинная причина, подогревающая вашу враждебность, – те несколько жалких фунтов годового дохода, что я помешал вам прикарманить. Вон из моего дома, и да простит вас Бог!
В эту минуту в столовую вошел Ник.
– Вы еще услышите обо мне, сэр Оливер, – произнес бледный от гнева мастер Годолфин. – Вам придется ответить за свои слова.
– Я не дерусь с… лавочниками, – вспыхнул сэр Оливер.
– Как вы смеете так называть меня?!
– И в самом деле, надо признаться, что этим я оскорбляю весьма достойное сословие. Ник, проводите мастера Годолфина.
Вскоре после ухода посетителя спокойствие вернулось к сэру Оливеру, и он принялся обдумывать свое положение. Однако через некоторое время им вновь овладела ярость. На этот раз причиной было сознание того, что, поддавшись гневу во время недавнего разговора, он еще больше увеличил преграду, стоящую между ним и Розамундой. Но тут направление мыслей сэра Оливера изменилось, и весь его гнев обратился на сэра Джона Киллигрю. Он рассчитается с ним, рассчитается немедленно! И небо будет ему свидетелем.
Сэр Оливер позвал Ника и приказал принести сапоги.
– Где мастер Лайонел? – спросил он, когда слуга вернулся.
– Он только что возвратился, сэр Оливер.
– Попросите его прийти сюда.
В столовую почти сразу же вошел сводный брат сэра Оливера, стройный юноша, очень похожий на свою мать – вторую жену беспутного Ралфа Тресиллиана. Телом он так же мало походил на старшего брата, как и душой. У него были золотистые волосы, синие глаза и девически нежное матово-бледное лицо. Фигура молодого человека отличалась юношеским изяществом – ему шел двадцать первый год, – и он был одет с изысканностью придворного щеголя.
– Этот щенок Годолфин приезжал навестить вас? – спросил мастер Лайонел, входя в столовую.
– Да, – прогремел сэр Оливер. – Он приезжал кое-что сказать мне и услышать кое-что от меня.
