После первого возвращения сознания Моллер видимо стал слабеть. Он часто не мог понять, что ему говорят, и его всегда охватывал страх при виде улыбавшегося Гонна. Сила видимо покинула его, так что нужна была помощь, чтобы повернуть его в постели, и его мускулистые руки бессильно падали на одеяло.
Дженни, побледневшая от печали и страха, берегла его со всей нежностью. Сила ее отчима была сказкой всего города, и многие из кутящих горожан испытали на себе силу его рук. Все увеличивающийся беспорядок в доме приводил ее в смущение, а наглая любезность и приставания Гонна пугали ее больше всего остального. Она теперь стала и есть в комнате больного и почти не покидала его.
Сам Гонн начал сильно тревожиться. Если Моллер умрет, то ему придется остаться таким же нищим, каким он был раньше. Он решил немедленно расспросить и лекаря, и сиделку, чтобы узнать правду о больном.
Из ответа лекаря он ничего не понял; а сиделка ответила только:
— Четыре дня я хожу за ним, четыре тяжелых дня, и в это время я не заснула ни на минуту!
Тогда Гонн пришел к своему решению. Однажды днем он подстерег момент, когда Дженни оставила комнату больного, и вошел в нее.
Глаза Моллера были открыты и глаз, который был ближе к Гонну, казалось, имел осмысленный взгляд.
— Долго вы будете еще надувать меня, висельник? — прошипел Гонн, — я освобождаю себя от клятвы и хочу донести.
Моллер с огромным усилием повернул к нему большую голову и устремил на него тусклый взгляд.
— Благодарю, — прошептал он, — но ради нее… дай мне… дайте мне очень небольшой срок!
— Понимаю!.. чтобы обрезать свой канат, — усмехнулся Гонн. — Скажите, где ваши деньги? Где твои деньги, каналья?
Моллер закрыл глаза, но вскоре опять медленно открыл их и пытался что-то вспомнить, в то время как Гонн нетерпеливо следил за ним. Когда он заговорил, его слова вылетали неясно и с трудом.
— Пусть наступит ночь, — прошептал он, едва шевеля губами, — дайте мне время… я устрою вашу судьбу… Но сиделка… сторожит.
— Я пригляжу за ней, — ответил Гонн с усмешкой. — Но скажи теперь, что ты хочешь сделать сначала?
— Вы должны… оставить Дженни и… дать ей долю.
— Будь спокоен, дружище! — ответил Гонн поспешно. Моллер сделал усилие и приподнялся в постели, но опрокинулся тотчас назад, услыхав шаги Дженни по лестнице.
Гонн с яростью свирепо взглянул на него, но в это время в дверях появилась девушка, и он тотчас изменил лицо, приветствуя ее своей улыбкой. Дженни побледнела, задрожала и упала на колена подле кровати отца. Она взяла его руку и положила ее себе на голову. Моллер застонал.
* * *
Около часа ночи Никс Гонн, сбросив башмаки, крадучись вылез из своей комнаты и пробрался на площадку лестницы.
Слабый свет падал из полуоткрытой двери комнаты больного, все кругом было погружено в темноту. Гонн двинулся вперед и заглянул в дверь.
Сиделка сидела в кресле пред горящим камином. Она спала сидя, и ее голова бессильно свесилась на грудь. Стакан и бутылка стояли на маленьком столе подле кресла, одинокая свеча разливала слабый свет.
Гонн вступил в комнату, тихо подошел к постели больного и грубо толкнул его.
Моллер раскрыл глаза и тупо, безжизненно взглянул.
— Просыпайся, висельник! — проговорил Гонн, толкая его.
Моллер забормотал что-то невнятное, потом словно очнулся и его взор стал яснее.
— Сиделка… — прошептал он.
— Она достаточно осовела, — ответил Гонн, — я уже посмотрел.
Он нарочно прошел к креслу, встал пред спящей сиделкой и заглянул ей в лицо. Она что-то пробурчала, и ее голова перекачнулась на плечо.
— Умерла? — спросил Моллер замирающим от страха шепотом.
— Пьяна, — ответил грубо Гонн. — Теперь говори и будь короче!
Глаза Моллера опять стали блуждать.
— А люди? — прошептал он, — слуги?
— Тоже мертвецки пьяны и спят, — сказал Гонн, начиная сердиться от нетерпения. — Их не скоро добудишься. Ну, говори же, будь ты проклят!
— Я должен иметь уверенность… за Дженни… — сказал Моллер.
Гонн в ярости протянул к нему сжатые в кулаки руки.
— Мои деньги… спрятаны… — заговорил Моллер, — но обещай мне, дай клятву… что Дженни…
— Да, да, — прохрипел в ярости Гонн, — сколько раз еще повторять? Я сделаю ее счастливой, и она должна будет благодарить меня за то, что я сделал ей; говори же, будь ты проклят! Где спрятаны деньги?
Он наклонился, но Моллер, ослабев от усилий, закрыл глаза и отвернул голову.
— Где спрятаны, раздери тебя черти! — повторил Гонн сквозь стиснутые зубы.
Моллер полуоткрыл глаза и с усилием зашептал. Гонн с проклятием заставил его повторить и прислонил свое ухо почти к его губам, но в то же мгновение его рот был захвачен, и на его шею легла рука самого сильного человека в Риверстоне. Словно железными клещами, эта рука сдавила его, приподняла и положила поперек постели.
— Ты, подлая собака! — услышал он свистящий голос у своего уха, — ты узнал правду. Я — капитан Роджерс, и теперь можешь назвать и выдать меня, если пожелаешь. Кричи об этом, чертово отродье! Кричи громче!
Роджерс поднялся на постели, встал и легко опрокинул негодяя на спину. Глаза Гонна вылезли из орбит, лицо потемнело, тело конвульсивно вздрагивало.
— Я знал, что ты — мерзавец, Гонн, — заговорил Роджерс, то ослабляя, то стискивая его горло, — но оказалось — ты хуже собаки. Когда ты вздумал стращать меня, я решил убить тебя сразу… Но, когда ты стал преследовать мою падчерицу, я захотел, чтобы ты имел десять жизней, дабы я мог отнять их одну за другой. Получай счетом!
Он взглянул через плечо на безмолвную фигуру сиделки и стал сжимать свои могучие руки.
Гонн стал корчиться.
— Жаль мне тебя, добрый Гонн, — тихо проговорил Роджер. — Завтра утром тебя найдут в комнате задушенным, и если эта смерть принесет моему дому некоторую перемену, то тем лучше дело. Когда я выздоровлю, все пойдет по-иному. Я уже чувствую себя несколько сильнее, ты замечаешь это, Гонн?.. и через месяц совсем оправлюсь.
Роджерс отвернул свое лицо, принял свои руки и несколько мгновений прислушивался к тишине. Затем он легко поднял мертвого Гонна, положил его себе на плечо, тихо и осторожно перенес его в его комнату и положил на пол. Затем он так же тихо и осторожно взял его башмаки и надел на его ноги, после чего вывернул ему карманы и рассыпал по полу деньги.
Тогда, спустившись вниз по лестнице, он открыл заднюю дверь. Дворовая собака залилась лаем, и Роджерс вернулся назад в свою комнату и лег в постель.
