Благодушное настроение овладело Томом, видимо, ему удалось нащупать один из возможно правильных путей, который как нельзя более соответствовал его желанию преуспеть в жизни. Если он не был рожден благородным офицером, то, по крайней мере, мог стать среди них одним из самых грамотных и толковых.
Вдруг он почувствовал, что перед ним кто-то стоит, и, подняв голову, увидел Тайсо с небольшой настольной лампой в руках.
– Благодарю вас, Тайсо. Однако известно ли мистеру Хэмблу, что его лампа у меня?
Лампа горела на спермацетовом масле и применялась в основном для прокладывания курса и нанесения на картах тонких линий.
– Зная его великодушие, сэр, я думаю, он нисколько не рассердится, когда вернется на борт судна.
Кидд склонил голову и прислушался.
– Кажется, я слышу на верхней палубе какой-то шум?
Действительно, до их слуха доносились глухие удары и отдельные выкрики. Однако, судя по всему, вахтенный помощник, не найдя в этом ничего страшного, не шел к нему с сообщением.
Тайсо нагнулся, чтобы отрегулировать пламя.
– Команда, сэр. Матросы хотят танцевать и петь.
Кидд кивнул. На борту «Крепкого» находились матросы с других кораблей. Погода стояла тихая, ясная, ничего не было удивительного в том, что морякам захотелось повеселиться на баке. Кидд закрыл книгу. Он решил хоть краешком глаза взглянуть на затеянное веселье. Уже стемнело, однако празднику это нисколько не мешало. Палуба на баке освещалась светом фонарей, висевших на нижних снастях. Возле обмотанных гарделями битенгов фок-мачты начался сольный матросский танец – хорнпайп. Кидд незаметно продвинулся вперед. Танцующий моряк был искусным танцором, его ноги ритмично отбивали такт, подтянутое тело точно поворачивалось в нужные моменты, тогда как верхняя часть туловища с прижатыми к бокам руками оставалась практически неподвижной, а лицо бесстрастным.
Скрипач кончил мелодию умело взятой высокой нотой и со смехом отпил глоток из кружки с пивом.
– Бен Бэкстэй! – пронесся по палубе шепот. Вперед вышел приятного вида матрос с другого судна, он вступил в освещенный желтым светом круг, принял определенную позу и запел веселую и удалую матросскую песню, в которой, как это ни странно, говорилось о том, какая легкая, веселая и беззаботная жизнь у моряка, жизнь, где так мало работы и так много выпивки. Можно было даже подумать, что матрос только и делает, что ходит по палубе, радостно насвистывая и попивая пиво. Скрипач весело наигрывал мелодию песни, второй куплет песни то и дело перебивали одобрительные крики. На баке царило всеобщее веселье, которое, конечно, разделяли моряки с «Крепкого». Это были настоящие морские волки, чьим призванием было море.
Раздался шумный взрыв всеобщего одобрения, певец отошел в сторону, чтобы выпить полагающуюся полную кружку пенного пива. Кидд повернулся было уйти, как вдруг прозвучал печальный аккорд, растаявший в воздухе. Поверх затихающего перешептывания пронесся женский голос, объявивший во всеуслышание:
– Милашка Салли и о том, как ее возлюбленного Билли Боулинга вырвали из ее объятий и завербовали в матросы. Сердце Салли разбито, оно не в силах вынести разлуку, поэтому она переодевается в одежду моряка и пробирается той же ночью на корабль.
Кидд пододвинулся поближе – стройная, высокая, светловолосая девушка чем-то напоминала ему погибшую Кити.
На корабле моя любовь, и я пойду за ней.
Надену синие штаны и куртку цвета потемней.
Ведь рядом с ним мне не страшны ни бури, ни расплата.
Мы будем ставить паруса и сплеснивать канаты,
Брать рифы и натягивать шкоты.
Не будет никого ловчей среди матросов этого фрегата.
Ее голос звучал тепло и страстно. Едва она запела, как все вокруг притихли. Кидд мысленно вернулся в прошлое, вспоминая корабли, гавани и точно такие же вечера, как этот, проведенные вместе с товарищами, когда его сердце не снедала печаль.
Девушка закончила петь, но вызванные ее песней воспоминания наполнили печалью душу Тома, на глазах у него навернулись слезы. Вдруг он понял, что все обернулись и смотрят на него, вокруг по-прежнему стояла тишина. Девушка прижалась к одному мужчине, ее защитнику, выражение ее лица стало настороженным, сумрачным.
К нему подошел Поулден.
– Сэр? – спросил он настороженно.
Матросы собрались на баке, имея на то полное право, это была их территория, пусть маленькая, но их, а он не имел права находиться больше здесь.
– Пришел послушать, – тихо ответил он. – Замечательно хорошо поете, ребята, – прибавил он, но его слова упали в пустоту. – Продолжайте, – сказал он погромче.
– Ну что ж, желаю вам, джентльмены, счастливого пути. К сожалению, я вынужден присутствовать на военном суде – ошибиться было невозможно, в голосе Бэмптона звучало самодовольство.
Ожидали приближающийся конвой, который должны были встречать один или два сторожевых корабля. Но на этот раз прибывал сам заместитель губернатора Нью-Брунсвика вместе со своей семьей, поэтому для встречи столь важного лица решили направить линейный корабль. Лучше всего для этой цели подходил «Крепкий».
В последние дни погода стояла скверная, холодная и ветреная. Предполагалось, что в море они пробудут день от силы два, однако все считали, что лучше переждать в гавани, пока не прояснится. Кидду казалось, что лишь он один с нетерпением предвкушал выход в море.
Он давным-давно уяснил одну вещь: его сердцу нет милее картины бушующего моря, что он из тех моряков, которые с восторгом упиваются видом бурлящих волн, вихрем несущихся облаков, ведь тогда жизнь приобретала особую остроту Плавание обещало быть коротким, да и вряд ли предстоит столкнуться со свирепым штормом. От одной мысли, что ему предстоит новое свидание с морем, настроение Кидда улучшилось.
«Крепкий» и «Церера», тридцатидвухпушечный фрегат из ньюфаундлендской эскадры, вышли в море, преодолевая сильные порывы восточного ветра. Ветер усиливался, корабли рассекали набегавшие пенистые валы, порой их форштевни глубоко зарывались во встречную волну, затем наверх взлетал корпус, разрезая ее белопенный гребень. Стоя на корме, Кидд чувствовал на губах солоноватый вкус морской воды. Вид натянутых, как барабан, парусов, жалобный скрип снастей под порывами бушующего ветра наполняли его ощущением счастья, какого он давно не испытывал. Далеко позади них с минимумом парусов шла «Церера», то устремляясь вниз, то поднимаясь кверху сквозь высокие волны. В такую погоду можно было не опасаться нападения какого-нибудь отчаянного пирата. В период штормов почти все пиратские суда уходили далеко на юг.
