На рассвете попыталась удрать с этого наветренного места в более спокойное, как я думала, — в порт Куктаун. Я уже заметила, что перед восходом солнца пассат наименее активен. Однако не успела. Пока поднимала якорь, орудуя носовой и фаловой лебедками, ветер усилился. Я не смогла вытянуть яхту при таком сильном ветре и течении, а вырывать якорь двигателем побоялась — было бы жаль потерять такой надежный элемент моего оборудования. Весь день делала жалкие попытки вырвать якорь, но безрезультатно. Настала ночь, которая ничем не отличалась от предыдущей. Только от постоянной вахты на палубе у меня стало двоиться в глазах.
Я затаилась до момента, когда чуть забрезжило. Ветер ослаб до пяти баллов, налезло полно дождевых туч, начало капать. Целый час я работала попеременно в двух местах на двух лебедках, выбирая цепь и канат. В шесть утра была свободна. Ветер опять окреп, пошел дождь, видимость уменьшилась до мили. Я знала, что перед Куктауном лежит риф Губбинс, хорошо оборудованный дневными знаками и локаторами. Высмотрела эти знаки на воде, потом увидала высокий холм, рядом с которым находилось устье реки Индерв, где был расположен Куктаун. С трудом разглядела в бурлящей воде один красный и два черных шара, громко названных фарватерными буями. Створов не было видно, но зато я увидела «Франду II» — она прошла в сторону якорного места. На этот раз я бросила якорь с облегчением — все-таки была в порту, место для которого выбрал сам капитан Кук.
Когда-то Куктаун был самым населенным местом в северном Квинсленде. Открытие золота на реке Палмер привлекло сюда множество людей — население города выросло до пятидесяти тысяч. В нем построили десятки отелей, ресторанов, банков, железную дорогу. Но кончилось золото, кончился и город. «Мазурка» стояла в деревеньке с населением в пятьсот человек.
Глубокий антициклон над Большим Австралийским заливом превратил побережье северного Квинсленда в невероятно ветреное место. Несколько дней между Кэрнсом и Торресовым проливом держался шторм. Обрушивающиеся с близлежащих гор ветры пытались сорвать яхты с якорей. Я не раз обсуждала с экипажами «Франды II» и «Спектрума» вопрос о том, правильно ли знаменитый Кук выбрал место для порта. Правда, большого выбора у него и не было: от рифа, где разбился «Индерв», ближе всего было тянуть его гребными лодками до устья реки. Рядом росло достаточно леса для ремонта судна, а пресную воду доставляла река. На ее берегу сейчас стоит небольшой памятник, увековечивший место высадки Кука в Австралии.
Порт был тихий, почти мертвый — в нем стояло несколько рыболовных катеров и яхт. Большим судам сюда нечего было заходить, да они и не смогли бы этого сделать. В эту сумасшедшую погоду уже появились первые жертвы. Об этом сообщил начальник полиции Рэй. В Квинсленде полиция становится координационным центром во время угрожающего положения. С мористой стороны Большого Барьерного рифа была обнаружена яхта, лежавшая вверх дном. Экипаж нашли только через шесть дней на одном из островков в крайне тяжелом состоянии. Затем поступило сообщение о красной яхте-призраке, дрейфующей без экипажа вдоль побережья. Все это нервировало, и я старалась как можно подробнее расспросить рыбаков о дальнейшем пути, особенно о якорных местах. Рыбаки на все смотрели проще и обычно при ветре более четырех баллов уходили с лова — якобы переставала брать рыба. Поэтому в Куктауне всегда было полно рыболовных катеров, что, впрочем, не огорчало ни экипажи, ни местных продавцов пива.
После выхода из Куктауна у меня начался новый этап плавания — под знаком якоря. Ежедневно побудка на «Мазурке» наступала до рассвета, так как в путь необходимо было отправляться с восходом солнца. Для этого имелись две существенные причины. Во-первых, до захода требовалось достичь очередного якорного места: раз проигранная гонка со временем у острова Хоп и поиск стоянки в темноте у мыса Арчер-Пойнт научили меня не пренебрегать этой проблемой. Во-вторых, на рассвете пассат был самым слабым и именно в это время операция снятия с якоря становилась реальной. На всякий случай я всегда приготавливала паруса и включала двигатель и только после этого начинала тянуть якорный канат. В зависимости от глубины приходилось вытягивать от десяти до сорока метров. Больше всего хлопот доставляла цепь, вставленная между канатом и якорем. Она образовывала на барабане лебедки замысловатые узлы, норовила покалечить руки и ноги, хотя я всегда одевалась и обувалась. Решающим был момент отрыва якоря от дна. С этой минуты надлежало действовать в молниеносном темпе: тотчас же втянуть тяжеленную штуку на барабан, заклинить цепь, уложить оставшийся кусок красивыми витками, свернуть и обезопасить десятки метров якорного каната, поставить паруса, установить подруливающее устройство и лечь на курс в сторону ближайшего навигационного знака. Обычно якорные места были маленькими, всегда вблизи берега и коралловых рифов, и затянувшийся дрейф мог бы кончиться наездом на одно из этих неприятных навигационных препятствий.
За курсом нужно было следить очень тщательно, как и за каждым рифом и островком, мимо которых я проходила. После Куктауна островков стало намного меньше, скорее, это были заросшие атоллы, окруженные намного превосходящими их по размерам подводными рифами. Зато количество самих рифов значительно увеличилось. Более благожелательные из них выставляли при малой воде кусочек себя в виде песчаной косы, менее благожелательные ждали под водой навигационного просчета. Этого я делать не хотела и, сидя на рубке с картой, наблюдала за курсом «Мазурки» и местностью. Однако с видимостью было неважно: пассат приносил короткие интенсивные дожди, которые заслоняли весь свет. Именно в таких условиях я встретилась нос к носу с судном в воротцах между двумя островками: они были, разумеется, прекрасно обозначены и разрисованы… на карте. Я же не видела ни судна, ни знаков, ни островков, хотя был полдень.
Такое занимательное, полное неожиданностей плавание продолжалось по десять часов в сутки. Ветер тоже любил побаловаться: от умеренного перескакивал к штормовому, потом исчезал, начинал капризничать, меняя направление, и снова ударял с силой. К середине дня он крепчал основательно, а перед заходом солнца начинал стихать, с тем чтобы вечером и ночью до самого рассвета закрыться на переучет. В открытом океане это было бы прекрасное плавание. В Рифе же я чувствовала себя словно в кастрюле с овощным супом, с той лишь разницей, что кораллы были намного тверже морковки.
Кульминационным моментом такого беспокойного дня являлся подход к якорному месту, что каждый раз было для меня головоломкой. Я скоро приспособилась к тому, что сильный пассат с кормы превращался в шторм противоположного направления. Главная задача заключалась в том, чтобы выбрать наиболее подходящее место для стоянки. Оно должно было быть максимально близко к берегу или рифу, чтобы служить призрачной защитой от ветра, но при этом не должна была возникать опасность наезда на них. Кроме того, такая близость должна была защищать от действия волн, заламывающихся на концах препятствия, и одновременно не мешать маневрированию и обеспечению достаточной глубины при поворотах яхты под влиянием сильных приливно-отливных течений. Найти место, удовлетворяющее всем этим требованиям, удавалось не всегда, тем более, что маневрировать приходилось в ограниченном пространстве и при сильном ветре.
