— Еще бы не помнить! — скал м. Буртон, немного оправившись.
— Залезли в такую тесноту, что едва могли дышать, — продолжал м. Стайл.
— Пока я жив, никогда этого не забуду, — сказал м. Буртон, который думал, что приятель хочет загладить перед ним свою недавнюю вину.
— О, расскажите мне это, адмирал Петерс! — вскричала м-сс Доттон.
— Наверно Буртон вам уже рассказывал? — сказал м. Стайль.
— Никогда не промолвил ни слова, — отвечала вдова, глядя с упреком на сбитого с толку Буртона.
— Так расскажите же теперь, Буртон, — сказал м. Стайль.
— Вы рассказываете лучше меня, сэр, — отвечал тот.
— Нет, нет, — сказал м. Стайль, изобретательность которого подчас изменяла ему. — Рассказывайте вы. Это ваш рассказ.
Вдова смотрела то на того, то на другого.
— Скорее ваш, сэр, — сказал м. Буртон.
— Нет, я не расскажу, — сказал м. Стайль. — Это было бы несправедливо по отношению к вам, Буртон. Я совсем упустил это из виду, когда начал. Конечно, вы были тогда еще молоды…
— Я не сделал ничего такого, чего бы следовало стыдиться, сэр, — проговорил м. Буртон, трясясь от ярости.
— А для меня будет очень жестоко, если я ничего не услышу, — сказала м-сс Доттон с самым своим обворожительным видом.
М. Стайль бросил на нее выразительный взгляд и, поджав губы, кивнул по направлению к м. Буртону.
— Во всяком случае, вы также были со мной в трубе, сэр, — сказал этот злополучный господин.
— Да, — возразил тот строго, — но для чего я там был, старик?
М. Буртон не в силах был отвечать; он мог только вытаращив на него глаза, вне себя от бешенства.
— Для чего же вы там были, адмирал Петерс? — осведомилась вдова.
— Я был там, сударыня, — внушительно отвечал невозможный м. Стайль, — я был там, чтобы спасти жизнь Буртону. Я никогда не покидал своих людей в опасности, никогда. В какие бы переделки они ни попадали, я всегда употреблял все усилия, чтобы вытащить их оттуда. До меня дошел слух, что Буртон задыхается в трубе дворца любимой жены султана, и я…
— Любимой… жены… султана? — проговорила, м-сс Доттон, едва переводя дыхание и вытаращив глаза на м. Буртона, который как то бессильно съежился на своем стуле и глядел разинув рот, в немом изумлении, на изобретательного м. Стайля. — Бог мой! Я… я никогда не слыхивала ничего подобного. Ну, должна сказать, что я удивлена!..
— И я также, — прохрипел м. Буртон. — Я… я…
— Как же вы спаслись, адмирал Петерс? — спросила вдова, отворачиваясь с негодованием от легкомысленного Буртона.
М. Стайль покачал головой.
— Рассказать вам это, значило бы замешать в дело французского консула, — сказал он мягко. — Мне не следовало вовсе упоминать об этом приключении. Буртон был, оказывается, благоразумнее меня.
Вдова пробормотала что-то в знак согласия и снова окинула прозаическую фигуру своего прежнего поклонника взглядом, полным презрительного любопытства. С некоторой нерешительностью она пригласила адмирала поужинать у нее, и была, видимо, в восторге, когда он согласился.
М. Стайль вполне наслаждался своей ролью адмирала, сожалея единственно только о том, что не было тут какого-нибудь опытного театрального режиссера, чтобы видеть, как он ее проводит. По мере того, как вечер приближался к концу, важность его все увеличивалась; от добродушного протежирования злосчастного Буртона он перешел мало помалу к строгости, и начал уже даже прикрикивать на него. А раз, когда он спросил у него, имеет ли он намерение ему противоречить, выражение его лица было так страшно, что хозяйка побледнела и вся затряслась от волнения.
У м. Буртона, в свою очередь, было такое же выражение лица, когда они сошли с крыльца м-сс Доттон, и он в откровенных, выразительных словах спросил у м. Стайля, что означает его поведение?
— Трудная была роль, — Джордж, — возразил тот. — Нам следовало бы сначала немного прорепетировать ее. Я сделал все, что мог.
— Все, что мог? — яростно закричал м. Буртон. — Врал на меня неизвестно что, и командовал, словно мальчишкой!
— Мне пришлось исполнять роль без всякой подготовки, Джордж, — повторил м. Стайль твердо. — Ты сам прежде всего вовлек себя в затруднение, назвав меня адмиралом. В следующий раз я постараюсь сделать лучше.
М. Буртон с злобной гримасой отрезал, что никакого следующего раза не будет, но м. Стайль на это только улыбнулся, как человек, несравненно лучше осведомленный. Не слушая равно ни намеков, ни даже просьб отправиться поискать себе потехи куда-нибудь в другом месте, он продолжал жить у товарища, и тому вскоре пришлось испытать все неудобства и невзгоды, обыкновенно обильно усеивающие путь лжеца.
Когда они опять посетили вдову, возникло новое осложнение: всякому даже самому поверхностному наблюдателю, стало бы очевидно, что она и м. Стайль пришлись сильно по вкусу друг другу. Они тут же начали обмениваться нежными взглядами, а в третье посещение м. Буртону пришлось быть изумленным и скандализованным свидетелем сильнейшего и самого определенного флирта. Отчаянная попытка с его стороны перевести разговор на более безопасную и, по его мнению, более подходящую тему, только подчеркнула его поражение. Ни тот, ни другая не обратили на него никакого внимания, и, минуту спустя, м. Стайль назвал вдову "дерзкой плутовкой" и сказал, что она напоминает ему герцогиню Марфорд.
— Было время, когда я считал ее самой прелестной женщиной в Англии, — сказал он выразительно.
М-сс Доттон наивно улыбалась и опускала глазки. М. Стайль придвинул свой стул поближе к ней и взглянул на приятеля.
— Буртон, — сказал он.
— Сэр? — огрызнулся тот.
— Сбегайте домой и принесите мне мою трубку, — сказал м. Стайль. — Я забыл ее на камине.
М. Буртон колебался, и так как вдова случайно смотрела в другую сторону, он погрозил кулаком своему высшему начальству.
— Ну, скорее, — произнес м. Стайль повелительно.
— Очень сожалею, сэр, — сказал м. Буртон, несчастное положение которого сделало его находчивым, — но я разбил ее.
— Разбил? — повторил тот.
— Да, сэр, — сказал м. Буртон. — Я уронил ее на пол и нечаянно наступил на нее; раздробил на мелкие кусочки.
М. Стайль выбранил его как следует за его небрежность и спросил, знает ли он, что эта трубка — подарок итальянского посланника?
— Буртон всегда был неловок, — сказал он, обращаясь к вдове. — Когда он был со мной на "Разрушителе", его так и звали "Буртон-Увалень"; это было его постоянное прозвище.
И во весь остальной вечер он то говорил комплименты вдове, то рассказывал анекдоты про Буртона, которые все имели целью выставить в нелестном свете его ум и поведение. И несчастная жертва, после двух или трех бесплодных попыток к противоречию, могла только молча и бессильно злиться, видя пристрастное ослепление хозяйки дома. Едва только они успели выйти на улицу, как его долго сдерживаемое раздражение вылилось в целом потоке ругательств по адресу бессовестного товарища.
