— Теперь уже окончательно ясно, что борьба за обладание морем нами проиграна, а вместе с ней проиграна и вся война. Поразительно, но факт: имея флот, в несколько раз превышающий японский, наши безмозглые флотоводцы настолько бестолково им распорядились, что самураи истребляют нас по частям, — с горечью говорил Миклуха о давно наболевшем старшему офицеру. — Нам осталось лишь сохранить честь Российского флота и Андреевского флага! Корабль, носящий имя Ушакова, никогда не спустит флаг! Что ж, пусть все проиграно и растоптано, чести у нас не заберет никто!
— Владимир Николаевич, офицеры корабля думают так же! — Капитан 2-го ранга Мусатов, взявшись за козырек, крепче надвинул фуражку на брови. — Я в любом случае останусь вместе с кораблем! Лучше смерть, чем плен!
Глава четырнадцатая
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
Едва взошло солнце, как прямо по носу появились густые шапки дыма.
— Это, несомненно, ушедший вперед Небогатов! — опустил бинокль командир. — Курс на дымы!
Расталкивая волны, "Ушаков" повернул на дым. На бак набегала вода, из труб снопами летели искры, дрожал, как в лихорадке, корпус, но ход не увеличивался. Вскоре дым стал белеть, а затем и вовсе исчез с горизонта.
— Рулевой, держать норд-ост 23 градуса! — вновь распорядился командир броненосца.
Из воспоминаний капитана 1-го ранга А.П. Гезехуса: "Мы ясно сознавали, что выбраться благополучно из этой ловушки было весьма трудно, но меры какие-то все-таки принимать было необходимо, и все верили в опытность и энергию командира, доказавшего это на всем переходе от Либавы до Цусимы. И вот началась агония броненосца. Легли на курс к японскому берегу, хотя больше восьми узлов нельзя было дать из-за пробоины в таранном отделении. Все время появлялись на горизонте дымы, приходилось от них отводить, так что броненосец в итоге описывал какие-то зигзаги, очень мало приближаясь к намеченной цели. Такое напряженное состояние продолжалось до обеда, когда во время церемонии погребения нескольких убитых в дневном бою 14 мая за кормой появился дымок быстро нагоняющего нас судна. По прошествии весьма непродолжительного времени обозначился силуэт, по-видимому, легкого крейсера типа "Читозе". Скрыться от него не было никакой возможности; пробили боевую тревогу и повернули на сближение с ним. Крейсер быстро приближался, и командир приказал открыть огонь. После залпа 10-дюймовой башни он круто повернул и так же быстро исчез. Эта встреча окончательно рассеяла всякие иллюзии возможности благополучно достичь намеченной цели — прорыва во Владивосток. Обеденное время прошло сравнительно спокойно. В кают-компании собрались все свободные офицеры во главе со старшим офицером, капитаном 2-го ранга Александром Александровичем Мусатовым. Покойный Александр Александрович был удивительно спокойный человек. Держал себя во всех случаях ровно и невозмутимо. Никакие обстоятельства, кажется, не могли его взволновать. Его хладнокровие, распорядительность весьма благотворно влияли на подчиненных ему людей. Одно его присутствие поддерживало бодрое состояние духа даже у людей, не обладающих достаточно крепкими нервами. На этом последнем обеде старший офицер, наливая себе рюмку водки, произнес: "Ну, покойнички, выпьем!" Через несколько часов эти слова оказались для него самого и некоторых из присутствовавших пророческими, но в этот момент они были всеми приняты как шутка и все единодушно потянулись чокнуться с Александром Александровичем. В душе же каждый, я не сомневаюсь, был уверен, что старший офицер был прав. Обед прошел, в общем, довольно оживленно. После обеда я пошел в каюту отдохнуть, так как чувствовал себя после всего пережитого совершенно разбитым. Через весьма короткий промежуток времени, насколько мне помнится, около половины второго дня, я был разбужен окриком лейтенанта Т.: "Вставай, Петрович, опять дымы, пробили боевую тревогу". Я немедленно вскочил и побежал на мостик. На этот раз вся юго-западная часть горизонта была заволочена дымами. Сомнения не было — это могла быть только неприятельская эскадра. Однако дымы эти, видимо, не приближались, а как бы держались на определенном расстоянии. Затем обнаружилось, что от всей массы дымов отделились два и начали движение в направлении к нам. Постепенно открывались рангоут, трубы и, наконец, силуэты двух быстро идущих на нас судов. Взоры всех были напряженно направлены на эти суда. Кто-то крикнул: "Да это наши крейсеры!" Крик этот ошеломляюще подействовал на всех. Многие бурно выражали свой восторг. Но это длилось недолго. Вскоре стало ясно, что это неприятельские крейсеры. Восторг сразу исчез, лица стали сосредоточенными и взоры всех обратились на своего командира. Командир совершенно спокойно, без признаков малейшего волнения, рассматривал в бинокль приближающиеся суда. На переднем крейсере взвился большой сигнал. "Ответ до половины, разбирайте сигнал", — приказал командир. Все разошлись по своим местам, по боевой тревоге. Перед этим командир приказал всем нам позаботиться, чтобы у всех людей были приготовлены спасательные средства. По приходе в башню я сейчас же приказал расшнуровать койки и по числу прислуги башни взять на каждого по пробковому матрацу".
Миклуха подозвал минного офицера лейтенанта Жданова:
— Борис Константинович, заложите подрывные патроны на случай взрыва броненосца.
— Есть! — вскинул руку к козырьку фуражки Жданов, может быть, излишне официально, чтобы скрыть волнение.
Через четверть часа он поднялся на мостик и доложил:
— Под циркуляционные помпы патроны заложены. Какие будут еще приказания?
— Вот и славно. — буркнул в усы Миклуха. — А приказание одно — готовьтесь к последнему бою. Он будет обязательно.
Из воспоминаний капитана 2-го ранга А.А. Транзе: "Продолжая по возможности идти курсом № 23°, уклоняясь в сторону от каждого замеченного на горизонте дыма, около часа или двух пополудни увидели на горизонте на носу силуэты примерно двух десятков японских кораблей. Стало ясно, что прорыв невозможен, а бой и гибель неизбежны. Командир повернул от неприятеля, от которого отделились для погони за нами два корабля. Мы стали готовиться к последнему бою: выбросили за борт оставшиеся от отражения ночных минных атак на верхней палубе и на мостике снаряды мелких скорострельных орудий, готовили из бревен плотики, чтобы к ним привязывать раненых, разнесли по кораблю спасательные пояса и иконки; команда и многие офицеры переоделись во все чистое и новое".
Спустился в каюту и Миклуха. Вскоре он снова поднялся на мостик.
— Переоделся, даже побрился, теперь и умирать можно! — мрачно пошутил он, беря в руки бинокль.
Эту фразу командира запомнил один из оставшихся в живых офицеров.
Через полчаса вдалеке показался противник. То был отряд старых кораблей во главе с броненосцем "Чин-Ен", который рыскал в надежде добить поврежденные и отставшие русские корабли. Заметив русский броненосец, японцы взяли курс на него. Однако Миклуха, несколько раз поменяв курс и приведя преследователей за корму, скоро оставил их далеко позади.
— Хороша Маша, да не ваша! — смеялись повеселевшие матросы.
И вновь одинокий броненосец шел на Владивосток. Через час с небольшим вдали опять показались японцы. Теперь это был крейсерский отряд адмирала Катаока. Опыт и мастерство командира снова спасли "Ушакова": умело маневрируя, он и на этот раз уклонился от неприятеля. Опять впереди по курсу было чистое море, но напряжение не спадало.
В шестом часу утра из дымки вынырнул двухтрубный японский крейсер "Читозе". За ним следовал миноносец. Противники быстро сближались. На "Ушакове" пробили артиллерийскую тревогу.
— Если этот наглец посмеет вылезти на дистанцию залпа, мы раскатаем его, как Бог черепаху! — прикинул Миклуха, оценив боевые возможности неприятельского крейсера.
С крыши штурманской рубки, где располагались дальномеры, непрерывно давали дистанцию. Башни главного калибра мягко развернулись в сторону приближающегося неприятеля. Длинные хоботы орудий качнулись и застыли в ожидании команды. Но "Читозе", однако, сразиться с израненным броненосцем не решился. Несколько минут он шел параллельным курсом, а когда "Ушаков" развернулся и пошел на пересечку, "Читозе" резко отвернул и, дав полный ход, скрылся.
