– Меня не интересуют алмазы.
– Знаю. Тебе они не нужны, но я-то помню, как ты засыпала меня вопросами о прочитанных книгах и приставала к деду, чтобы он рассказал тебе о чудесных приключениях, которые с ним никогда не происходили. – Она скептически прищелкнула языком. – Ты была готова проглотить его выдумки, лишь бы он никогда не прерывал своего рассказа.
– Ас тобой разве такого не было в детстве?
– Было, но не так, дочка. Не так. Дело в том, что вас, Марадентро, вместо здравого смысла наделили дополнительной порцией воображения. – Она вновь провела рукой по голове дочери. – Вот от этого все наши беды.
Айза промолчала, но затем повернулась к матери и взглянула ей прямо в глаза.
– Себастьян хочет попытаться, – сказала она.
– Что? Добыть алмазы? – Аурелия несколько раз кивнула. – Да. Знаю. Себастьян пошел в мою родню. Подозреваю, что мне следует смириться с тем, что он никогда не станет морским волком, но, с другой стороны, я не желаю, чтобы он превратился в бродягу-оборванца.
– Венгр не показался мне оборванцем.
– Потому что ты смотрела на него как на героя романа, а, между прочим, на нем были ветхая рубашка, заштопанные брюки, засаленная шляпа, а ноги – босы. Думаешь, какой-нибудь матери захочется, чтобы ее сын выглядел подобным образом?
– Себастьян не собирается здесь оставаться. Только попробовать.
– Все поначалу только пробуют: курить, пить, играть, потреблять наркотики… даже мужчина, за которого ты в итоге выходишь замуж. – Аурелия печально покачала головой. – Если он отправится на поиски алмазов и не найдет, то потеряет время. Но если вдруг найдет, то угробит свою жизнь, потому что ничем не будет интересоваться, желая только одного: вновь попытать счастья.
– Может, он всего лишь хочет заработать нам на двигатель.
– Я бы могла так думать, если бы знала, куда плыть. Но ведь нам некуда податься, и совершенно непонятно, что делать дальше, когда выйдем в море. – В ее голосе звучала глубокая печаль. – Грустно осознавать, что мы превратились в цыганское семейство, разве что не бродим по дорогам, а плаваем по рекам и морям.
– А мне нравится. Мы все время вместе; ни тебе мужчин, которые за тобой подглядывают, ни женщин, которые шушукаются за спиной. В Каракасе я уже начала думать, что схожу с ума. А ведь это так здорово – гулять по палубе, сидеть или двигаться, не опасаясь, что за тобой кто-то шпионит. – Она помолчала. – Кроме того, с тех пор, как мы сели на корабль, меня больше не навещают покойники.
– Думаешь, ты лишилась Дара?
– Рано еще об этом говорить, но раз мертвецы не приходят, это что-нибудь да значит.
– Тебе все еще хочется от него избавиться?
– От него не было никакого проку, одни сплошные потери, а когда мне действительно понадобилась помощь, он меня подвел. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось превратиться в нормальную девушку.
Аурелия взяла дочь за руку и нежно погладила.
– Ты никогда не будешь нормальной, малышка, – заметила она. – По крайней мере, в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово. – Она вздохнула. – Нехорошо, что это тебе говорит твоя собственная мать, но это так. Ты была особенной с того самого момента, как я тебя зачала. – Она перебрала пальцы дочери, словно проверяя, все ли на месте. – Я никогда об этом не рассказывала, чтобы окончательно тебя не расстраивать, но, может, лучше об этом знать. – Она улыбнулась, вспоминая. – В то лето мы на несколько дней отправились на Волчий остров, потому что твой отец собирался в долгое плавание ловить рыбу у берегов Мавритании, и накануне его отъезда, во время полнолуния, мы купались в лагуне. Был прилив, воды было по грудь, и там, на белом песке, в теплой и чистой воде, мы предались любви. – Тон ее голоса изменился, сделался более глубоким и взволнованным. – Мало того, миллионы рыбок заплыли в лагуну и окружили нас, выпрыгивая из воды, щекоча нам ноги и серебрясь в лунном свете. В этом было что-то нереальное, фантастическое и красивое, и я уже в тот момент была уверена, что забеременела и что у меня родится необычный ребенок.
– Вот это да!
– Тебе не стоит об этом жалеть, доченька! Не стоит. Какой бы тяжкой ношей тебе ни казалось быть непохожей на других, еще тяжелее быть такой, «как все». На свете полным-полно людей, которым тоскливо, оттого что их существование ничем не отличается от существования окружающих, и они многое отдали бы, чтобы хоть как-то выделиться.
– Есть много способов выделиться, мой же оказывается слишком горьким, потому что когда я знакомлюсь с человеком, то спрашиваю себя, чем это для него обернется.
– Ты же не намереваешься причинить ему вред! Ты никогда не спровоцировала ни одного мужчину, а если они теряют голову, то в том нет твоей вины. Представь, что какая-нибудь драгоценность чувствовала бы себя виноватой, потому что кому-то вздумалось ее украсть.
– Мама! – запротестовала дочь. – Что за сравнение! Мужчины питают слабость к девушкам и стремятся затащить понравившуюся в постель, это естественно. – Она несколько раз отрицательно покачала головой, словно ей стоило усилий с этим согласиться. – А вот что не естественно – так это то, что всякий, кто предпринимает такую попытку по отношению ко мне, плохо кончает.
– Ты преувеличиваешь. Половина парней Лансароте пытались, и, если не считать одного, который прибегнул к насилию, с остальными ничего не случилось. Рано или поздно появится мужчина, который тебе понравится и за которого ты выйдешь замуж. Все прочие – не твоя проблема.
– И когда же появится такой мужчина?
– Когда ты меньше всего будешь этого ждать. Я вот сидела на берегу и учила римское право, когда подняла голову и сказала себе: «Вот это здоровяк – парень, который вытаскивает лодку из воды!» – Она улыбнулась, словно посмеиваясь над собой. – Затем добавила: «Здоровяк, да какой высокий и какой красавчик». И, начиная с того момента, променяла римское право на кухню и, клянусь тебе, четверть века была самой счастливой женщиной на свете. С тобой будет то же самое.
По правому борту появилось широкое устье Кауры, благодаря которой уровень воды в Ориноко в этом месте сильно повышался. Они стали прикидывать, как лучше войти в ее поток – да так, чтобы при этом корабль резко не отбросило к противоположному берегу, и увидели венгра: он расположился в тени арагуанея[14] и, улыбаясь, махал им рукой, энергичными жестами показывая, чтобы они причаливали рядом с его куриарой.
– Что вы здесь делаете? – закричали они, не дожидаясь, когда он поднимется на борт. – Вы ведь очень спешили!
– Это же Венесуэла! – невозмутимо ответил венгр. – Вроде бы одна из наиболее важных нефтедобывающих стран в мире, а между тем на чертовой заправке – ни капли. Говорят, здесь, под Ориноко, располагается целое море нефти, но сегодня на ее берегах не найдешь бензина даже для зажигалки. Он будет завтра. – Он не сводил взгляда с Аурелии, и тон его голоса слегка изменился, когда он заметил: – Впрочем, неважно… Мне бы хотелось пригласить вас на ужин. Я убил пекари[15] и приготовил такое блюдо – пальчики оближешь, – весело сказал он. – Когда-то я был поваром.
– И сколько же профессий вы переменили?
Он снова рассмеялся:
– Слишком много! Но уверяю вас, как повар я был весьма недурен.
Поваром он действительно был очень даже неплохим, и ужин на речном берегу, накрытый под навесом рядом с костром, представлял собой настоящий банкет. Стало ясно, что «мусью» Золтан Каррас сумел приспособиться к жизни в сельве, научившись извлекать пользу из всего, что природа предоставила в его распоряжение.
– Кто-то в джунглях может умереть с голоду или отравиться, – сказал он. – Однако настоящий старатель знает, как выжить, не имея ничего, кроме ножа, и надеясь лишь на собственный опыт. А когда приходится выбирать, что нести на себе: провизию или лопату и суруки, – тот, кто выберет провизию, пропадет, потому что, когда наконец окажется на месторождении, работать без сурук все равно не сможет, а значит, его усилия пропадут даром.
– А что такое сурука? – поинтересовался Себастьян.
Венгр откинул брезент, покрывавший лодку, и показал набор круглых решет с сетками разной частоты, которые были аккуратно сложены на носу.
– Они нужны, чтобы просеивать породу: она проходит из одного в другое, через более крупные ячейки – в то, где почти сплошная сетка. Таким образом можно обнаружить, есть ли в материале какой-нибудь камень. – Он прищелкнул языком. – В сельве всегда можно убить обезьяну или змею себе на пропитание, но нигде не найдешь ничего, что заменило бы суруку. Я видел, как старатель выкладывал тысячу боливаров за штуку, тогда как в Сан-Феликсе они стоят не больше двадцати. – В его голосе послышалась хрипотца. – А еще я видел, как за них убивают. Гаэтано Сури поразили в самое сердце ударом мачете, потому что он отказался продать свои запасные.
