Оставшимся французским кораблем управляли чрезвычайно ловко и проворно. Повернув, он неизбежно должен был спуститься к неприятелям, и сэр Джервез нашел нужным, отменив свое последнее приказание, придержать быстро к ветру, чтобы уклониться от продольных выстрелов «Победы» и не столкнуться со своим товарищем. Но «Карнатик», имея несколько более простора, спустился сперва от ветра и потом, грянув в неприятеля всем бортом своей артиллерии, опять придержал к ветру, чтоб заставить тем бедных французов или переменить галс, или же устремиться на него всей своей силой. В тот же почти миг «Плантагенет», поравнявшись кормой с «Карнатиком», открыл по «Победе» сильный продольный огонь. Паркер, находясь в это время на траверзе неприятельского судна и теснясь к нему ближе и ближе, принудил, наконец, его вытянуть булини и тем поставил его между двумя огнями. Ядра срывали у него одну часть рангоута за другой, так что на нем, наконец, остались одни только мачты; наконец, «Плантагенет» и «Карнатик» пронеслись мимо своей жертвы с чрезвычайной быстротой, несмотря на то, что первый из них убрал даже и марсель. Места их тотчас же заняли «Ахиллес» и «Перун», оба без стакселей, дабы уменьшить свою скорость. Так как «Блейнгейм» и «Уорспайт» были у них за самой кормой и так как ядро восемнадцатифунтовой пушки прекратило дни бедного capitaine de fregate, то преемник его почел за лучшее спустить свой флаг после сопротивления, которое по своей кратковременности не соответствовало тому, что обещало сначала. Впрочем, судно значительно пострадало и имело пятнадцать человек убитых. Сдача его окончательно прекратила сражение, по крайней мере, на эту минуту.
Сэр Джервез имел теперь весьма довольно времени осмотреться, тем более, что дым пальбы скоро разнесло ветром. Большая часть французских судов поворотила; сверх того, что они были слишком далеко от «Победы», они и поравнявшись с этим фрегатом, не могли бы защищать его, находясь в стороне, при совершенно противном ветре. Оставаться в занятой позиции вовсе не было планом сэра Джервеза, ибо он хотел удержать за собой все приобретенные выгоды. Самое большое затруднение заключалось в том, каким образом завладеть призом; волны вздымались так высоко, что почти нельзя было и думать о том, чтоб спустить на воду гребное судно. Но лорд Морганик был как раз тех лет и характера, которые позволяли ему привести этот вопрос к скорому решению. Находясь на траверзе на ветре «Победы», он в то самое мгновение, как это судно опускало флаг, приказал первому своему лейтенанту приготовить большой катер, отрядил ему полдюжины морских солдат, нужное число матросов, и через несколько минут катер с поднятыми кверху веслами качался уже в воздухе над кипучим океаном. Спустить его, отдать и отнять крючья было делом нескольких секунд; весла ударились о воду, и катер понесся под ветер. От успеха этого предприятия лейтенант Дели должен был получить патент на чин капитан-лейтенанта, — и он делал отчаянные усилия достигнуть своей цели. Приз обратился к нему подветренным бортом, и французы, по свойственным им добродушию, учтивости и великодушию, которым их противники вряд ли стали бы подражать, бросили своим победителям веревки и помогли им выйти из своего опасного положения. Люди едва успели взойти на разбитое судно, как лодка в ту же минуту опрокинулась и исчезла.
Появление на гафеле «Победы» красного флага Англии над белым флагом Франции возвестило сэру Джервезу, что приз взят. Тогда он немедленно отдал флоту сигнал следовать движениям главнокомандующего.
Но, описывая это обстоятельство, мы опередили несколько ход происшествий.
Гринли, спустившийся вниз, чтобы осмотреть батареи, действовавшие не без затруднения при столь сильном ветре, и приготовить все к открытию нижних портов, если представится к тому надобность, возвратился на дек в то само время, когда на «Плантагенете» был поднят сигнал следовать всем судам за движениями главнокомандующего. Линия, как мы уже сказали, выстроилась очень скоро, незадолго, однако, до того времени, когда убедились, что призовое судно будет в состоянии держаться в общей линии. Так как день был еще в половине, то сэр Джервез не сомневался, что он еще успеет совершенно обезопасить себя.
Встретившись на юте, вице-адмирал и капитан дружески пожали друг другу руки, и первый с благородным восторгом показал последнему результат своих маневров.
— Двум из них, друг мой, — сказал сэр Джервез, — мы обрезали крылья, а третьего заткнули за пояс; если Богу будет угодно и к нам присоединится Блюуатер, то мы без большого труда справимся и с остальными. Я не вижу, чтоб хотя одно из наших судов много пострадало, все их можно сейчас же исправить. А признаюсь, маневр графа Вервильена мог причинить нам много вреда! Половину моих судов он мог просто уничтожить. Если мы избегли, действительно, этого зла, то это первый случай в моей жизни.
— Может быть, у нас и найдется с полдюжины обстрелянных рей; ну да в этом нет еще большой беды при такой сильной погоде. На судне нет ни одного повреждения, которого нельзя бы было исправить сию же минуту.
— А ведь ему досталось больше всех. С нашей стороны было довольно смело, Гринли, атаковать в шторм такую силу, и, вероятно, всем успехом мы обязаны смелости нашей атаки. Если бы неприятель ее предвидел, он, вероятно, отразил бы ее. А, мистер Галлейго! Я очень рад видеть вас целого и невредимого! Что вам угодно?
— Я, сэр Жерви, можно сказать, пришел сюда, на ют, по двум обстоятельствам. Во-первых, пожать вам руку и осведомиться о здравии друг друга, что мы, как вам известно, сэр, всегда делаем после сражения; а во-вторых, отрапортовать вам о несчастии, имеющем большое влияние на сегодняшний обед. Видите ли, сэр Жерви, я перенес всю нашу живность в курятник, чтоб она была вне всякой опасности; а проклятое ядро, сэр, разорвало талреп, и бедные наши цыплята перепадали в констапельскую к свиньям; а так как эти звери всегда полуголодные, то от всей нашей живности разве-разве осталось столько, чтоб из нее приготовить обед какому-нибудь больному мичману. По моему мнению, сэр Жерви, в курятнике никто не должен иметь живую птицу, кроме главнокомандующего.
— Убирайся ты к черту с твоими курятниками! Пожми мне руку и — на марс! Как смел ты оставлять без позволения свой пост?
— Я этого не сделал, сэр Жерви. Видя, как проклятые свиньи пожирают нашу живность, — ведь с марса, сэр, их видно, как на ладони, — я испросил позволения спуститься вниз, чтобы выразить вашей милости свое душевное соболезнование. Славная, однако, была у нас здесь трескотня, сэр, ведь чуть-чуть всех нас не стерло со свету!
— Нет ли у нас каких-нибудь повреждений? — быстро спросил сэр Джервез. — Надо осмотреть, Гринли.
