отступили перед этой атакой, но не так быстро, чтобы дать нам надежду, что мы можем заставить их бежать. Они остановились, как только увидели, что мы не идем дальше. Когда же мы вернулись к костру за новыми головешками, мандрилы снова двинулись к нам и на этот раз с более грозным видом. Никто из них не был ранен, и они решили, вероятно, что наши головешки совершенно безвредное оружие.
Мы попробовали повторить наш маневр, но он не внушал им больше ни малейшего страха. Напрасно размахивали мы своими факелами, обезьяны чуть-чуть отступали и, не задумываясь, снова возвращались обратно.
— Негодное это для них средство, мой маленький Вилли! — сказал мне Бен Брас с тревогой в голосе. — Не убегут они от этого, негодные! Пущу в ход старый мушкет, может, они тогда уйдут.
«Королеву Анну» зарядили по обыкновению дробью. Мы знали, что она слишком мелкая и может только оцарапать наших противников, что должно было еще больше раздразнить их и сделать их более неумолимыми. По этой причине мы не стреляли в бабуинов, а предпочли попугать их огнем.
Но Бен решил, что заставит поплатиться хотя бы одно из этих чудовищ за посягательство на нас. Он вложил железный шомпол в дуло своего ружья, как сделал это, когда стрелял в льва. Затем он двинулся вперед, прицелился в одну из самых больших обезьян и спустил курок.
Крик и стоны дали нам знать, что он попал в цель: громадная обезьяна каталась по земле в предсмертных судорогах, а вокруг нее толпились ее товарищи. Со своей стороны, и я ранил выстрелом из пистолета другого бабуина, который привлек в свою очередь огорченных друзей.
Мы вернулись к костру. Старый мушкет нельзя было больше заряжать, потому что шомпол остался в ране мандрила; да будь у нас двадцать таких шомполов, мы и тогда не успели бы ими воспользоваться. Выстрелы наши произвели действие, противоположное тому, какого мы ожидали: вместо того чтобы испугать наших врагов, мы еще больше раздразнили их. Оставив своих раненых товарищей, они бросились к нам с очевидным намерением не откладывать больше нападения. Критическая минута приближалась. Я схватил одну из самых больших головешек, Бен Брас держал в руке старый мушкет, готовый пустить его в ход при первой необходимости. Но к чему защищаться? Побежденные численностью врагов, мы должны были быть разорваны на куски этими ужасными зубами, не приди в голову Бену Брасу еще одно средство спасения.
В ту минуту, когда надежда совершенно покинула нас, наши глаза обратились в сторону склепа, выдолбленного в баобабе. Мы не вставили обратно кору, служившую дверью, и отверстие оставалось открытым. Эта мысль поразила нас обоих и, вскрикнув от радости, мы поспешили к убежищу. Дверь была узкая, но мы моментально скользнули в нее, так что мандрилы, бегущие за нами, не успели нас догнать, и мы очутились в обществе трех мертвецов.
Глава 20
Не следует думать, однако, что мы совершенно успокоились. Внезапное наше исчезновение поразило, правда, мандрилов, и они не пытались даже войти за нами внутрь баобаба. Но они все-таки следовали за нами, и нельзя было сомневаться в том, что они не замедлят перешагнуть порог склепа, перед которым продолжали устраивать грозную демонстрацию.
Склеп был открыт, потому что мы не успели поднять кору, служившую дверью. Она лежала на земле, но мы не могли взять ее. Внутри баобаба не было ничего, чем мы могли бы защищаться от врагов. Все, что мы могли сделать, это преградить им доступ внутрь камеры, отталкивая прочь, — Бен своим мушкетом, а я головешкой, все еще остававшейся у меня в руках. Мы решили, если этого будет недостаточно, взять свои ножи и бороться до последних сил; стоило бабуинам проникнуть в склеп — и смерть наша была неминуема.
Бабуины, продолжая вопить, собрались напротив нас и заняли все пространство между костром и баобабом. Точно черные демоны, вырисовывались они на фоне пламени, танцуя, как безумные, вокруг убитых Беном товарищей и издавая жалобные крики, которые сменялись страшными воплями, где слышались бешенство и жажда мести. Насколько можно было судить, число мандрилов достигало шестидесяти. Некоторые из них бесновались прямо против двери и ждали, по-видимому, только знака, чтобы броситься на нас.
— Если бы только дверь поднять, — сказал я своему товарищу, посматривая на кору, лежавшую на земле.
— Невозможно! — ответил Бен. — Нас разорвут на куски, как только мы высунем нос наружу. Но пусть меня повесят, Вилли, если я не придумал чего-то! Мы обойдемся без двери; не пускай их только сюда, пока я не устрою баррикаду; возьми мушкет, это будет почище твоей головешки. Внимание, товарищ! Не пускай ко мне этих чудовищ! Браво, Вилли, браво!
Объяснив мне, как я должен поступить, Бен скрылся сзади, оставив меня в недоумении относительно того, что он хочет делать. Да мне некогда было и думать об этом; бабуины решили теперь, по-видимому, пробраться силой в камеру, и мне нужны были вся моя сила и ловкость, чтобы удержать их на приличном расстоянии от дула мушкета. Все они по очереди ставили ногу на край отверстия и затем валились на землю под моими ударами, которые следовали друг за другом с быстротой ударов кузнеца, опасающегося, что железо его остынет.
Но я чувствовал, что сил моих не хватит надолго. Я начинал уже слабеть под напором беспощадных врагов, когда мой, товарищ скользнул мимо меня. В камере вдруг стемнело, и огонь костра мелькал только сквозь взявшиеся откуда-то небольшие щели. Откуда появилась вдруг такая внезапная темнота? Огонь не погас… я видел его. Не спутник ли мой подставил свою грудь под ужасные удары осаждающих нас?
Ничуть не бывало! Бен Брас придумал отдать в жертву мандрилам нечто лучшее, чем самого себя. Я протянул руку, чтобы ощупать предмет, поставленный им между нами и ревущей толпой, и понял, что это была одна из мумий. Бен согнул ее вдвое и всунул между краями отверстия, заткнув его почти во всю вышину. Но баррикада не была еще кончена.
