Он проснулся в полдень, помочился, молча взялся за весла, проверил курс и снова принялся грести, прервавшись только на то, чтобы поесть с наступлением вечера, и продолжал грести, ничего не говоря и не проявляя никаких эмоций, на протяжении всей долгой ночи.
Когда из-за высоких гор встало солнце, оно осветило первыми косыми лучами золотистый пейзаж — белый песок, однообразную береговую пустыню, тянувшуюся от одного края горизонта до другого, насколько хватало глаз.
Они обвели ее взглядом.
— Мы достигнем суши с наступлением вечера, — пообещал Оберлус.
— Как ты собираешься поступить со мной?
Он взглянул на нее без интереса.
— Я тебя отпущу, — ответил он наконец. — Если пойдешь на север, по самому берегу, рано или поздно встретишь людей. — Он помолчал и продолжил: — Можешь забрать себе часть денег и драгоценностей. Они краденые, и ты сама решишь, что тебе больше подходит: рассказать свою историю или навсегда сохранить ее в тайне. — Он пожал плечами. — Мне все равно, как ты поступишь, потому что к тому времени я перемахну через горы и укроюсь в джунглях. Там меня никто не будет искать.
— Ты не перестаешь меня удивлять.
— Я не стараюсь тебя удивить, — возразил он. — Я всего лишь пытаюсь сохранить жизнь и больше не испытываю желания убивать, хотя ты уже ничего для меня не значишь. Никто ничего не значит, поскольку, чтобы добиться от женщины того, что я добился от тебя, думаю, самое лучшее — оставаться одному. — Он тряхнул головой. — Я больше не хочу оказаться перед выбором: убивать или не убивать ребенка. Не хочу зачинать чудовищ, не хочу питать нелепые иллюзии, обманывая самого себя, представляя, что меня может полюбить какая-нибудь женщина. Наверное, как раз тебя мне не хватало, чтобы полностью осознать, кто я такой на самом деле, а я это уже сделал. — Он пожал плечами. — Я прекрасно проживу и в джунглях. Это будет смена всего: придется заново учиться, бороться с чем-то неизвестным, опять подвергая себя испытаниям… день за днем. — Он улыбнулся, и улыбка его оказалась чуть ли не приятной. — Выстою! Выстою, потому что я, Оберлус, всегда выхожу победителем.
Он ухватился за весла и вновь вступил в противоборство с морем, которое уже не было безграничным.
Длинные, спокойные, ленивые волны без ярости и силы накатывали на бескрайний берег — волны, лишенные боевого задора, но способные вследствие своей величины и образуемых ими течений в любой момент потопить плавучее средство, и Оберлус это почувствовал, когда находился уже очень близко от берега.
— Держи руль! — приказал он. — Старайся, чтобы волны всегда ударяли в корму, иначе, если мы встанем к ним боком, нас перевернет, а течения здесь весьма коварные. — Он поплевал на свои содранные ладони, готовый к последнему и окончательному рывку. — Ну, поехали! — воскликнул он. — Если будешь делать, как я тебе говорю, скоро выберемся на сушу.
Он принялся грести, и греб и греб, все сильнее и сильнее разгоняя вельбот, сообщив ему скорость, которая была нужна, чтобы одна волна подхватила его и на своем гребне повлекла вперед еще быстрее; за этой волной последовала другая, и в перерыве между волнами Оберлус ни на мгновение не переставал грести, а Малышка Кармен в это время изо всех сил сжимала румпель, — и вот так море и человек вместе пригнали лодку к началу отмели.
В тот момент, когда казалось, что нос вельбота вот-вот уткнется в песок, Игуана Оберлус проворно спрыгнул в воду, ухватился за длинный канат, привязанный к носу лодки, и побежал к земле по колено в воде, тяжело и шумно выдыхая воздух.
Затем он потянул канат с силой — эта сила, казалось, рождалась у него внутри — и, воспользовавшись накатом новой волны, вытащил на берег, в безопасное место, тяжелую и потрепанную лодку.
И только тогда упал на песок, крайне утомленный, но счастливый от одержанной победы.
На мгновение Оберлус закрыл глаза, перевел дыхание, дожидаясь, когда сердце успокоится, а когда вновь поднял голову, обнаружил, что прямо перед ним стоит Малышка Кармен, наставив на него тяжелый пистолет с уже взведенным курком.
Оберлус смотрел на нее несколько минут, прежде чем спросил, сохраняя, тем не менее, спокойствие:
— Ты собираешься убить меня сейчас? Сейчас, когда мы доплыли и ты в безопасности?
Она подтвердила это легким кивком головы:
— Вот как раз сейчас самое время тебя убить. Когда мы доплыли и я в безопасности. — Она помолчала и прибавила: — Но сначала скажи мне одну вещь. Это был мальчик или девочка?
Он пожал плечами.
— Я этого не знаю, — сказал он, и не солгал. — Я взглянул только на лицо.
Прозвучал выстрел — и Игуана Оберлус упал на спину, грудь ему пронзила тяжелая пуля.
Кармен де Ибарра — она больше никогда не будет ни для кого Малышкой Кармен, ни даже Кармен де Ибарра — вернулась к лодке, вытащила мешок с драгоценностями и небольшой бочонок с водой и удалилась по берегу; она шла все время на север и ни разу не обернулась.
Лежа на песке, хватаясь за него руками, чтобы не закричать, Игуана Оберлус долго смотрел ей вслед, а тем временем вечерело и последние морские птицы спокойно возвращались в свои гнезда.
Игуана Оберлус не умер на том берегу.
Его, тяжело раненного, арестовали власти перуанского города Паита и судили за убийство неизвестного человека на скалах острова Худ; очевидцами преступления были восемьдесят английских моряков, никто из которых не явился, чтобы выступить в качестве свидетеля.
Кроме этого, подозревали его и в других многочисленных злодеяниях, которые не смогли доказать; суд постановил заключить его под стражу и содержать в тюрьме до тех пор, когда появится единственный человек, который мог дать против него показания: Кармен де Ибарра.
Запертый в темной камере площадью два квадратных метра, где у него даже не было возможности встать в полный рост, он ждал появления Малышки Кармен.
Забытый правосудием людей, с которыми все время воевал, Игуана Оберлус — этот урод, этот гений зла, этот неукротимый дух — выжил в темнице, причем никто больше не видел его лица, пока он не умер от старости тридцать два года спустя.
Лансароте, январь 1982
Табанить — грести обратно для поворота или для движения кормой вперед. — Здесь и далее примечания переводчика.
Острога — рыболовное орудие в виде вил с несколькими зубьями.
Испанский конкистадор Васко Нуньес де Бальбоа (1745–1519) первым из европейцев пересек Панамский перешеек и достиг берегов Тихого океана, который он назвал Южным морем Тихим же назвал этот океан португальский и испанский мореплаватель Фернан Магеллан (ок. 1480–1521).
