— Так я стал ландонским священником. Представляешь, Хват? И дела у меня шли неплохо. Потом я связался с ААПППЧХИ.
— С кем, с кем?
— ААПППЧХИ — Ангелийской Ассоциацией Противостояния Пиратам и Пропаганды Чая с Хлебом и Ирисками.
Оба зашлись хохотом и чуть не поперхнулись коктейлями.
—Ты?
— Я.
И Зверь примкнул к чаепоклонникам. Они так обезумели от листового чая, что едва понимали, день на дворе или ночь. Они не могли прожить и десяти минут без глотка любимого напитка. Дабы самому не пристраститься, Зверь втайне щедро разбавлял чай хорошей порцией джина. Потому он и взял привычку повсюду носить с собой собственный стакан — черный, тот самый, что и сейчас был с ним.
— Ходил с ними и в Довер, и в Добродел, — с горечью продолжал Зверь. — Туда, где во время пиратского праздника в гавани сгорела половина флота. После этого правительство взялось за ум, и какой-то министр — кажется, его звали Клюквинс — предложил принять законы против пиратомании. Активисты ААПППЧХИ ухватились за эту мысль с таким пылом, что я сбежал от них в Портовое Устье. А там…
Там он долго слонялся без дела, искал настоящую разбойничью посудину, чтобы уйти на ней. Тут мистера Зверя перехватили военные вербовщики и определили его служить на грозный корабль «Бей больней».
— В те времена я уже был мало похож на преподобного. Они разглядели, что я человек морской. Этим вербовщикам не нужны простые ребята, они ищут настоящих моряков, пусть даже пиратов. Таких, кто может отличить нос от кормы.
По словам Зверя, его уже давно терзали сомнения. Вести прежнюю жизнь больше не хотелось, но он не знал, чем бы еще заняться. Поэтому он пошел на линкор, но воинская служба ему быстро надоела.
— Капитан был отпетый негодяй. За глаза его звали Нос Морковкой. Я все время думал о Голди и Голиафе. Пусть они сволочи до мозга костей, зато в них чувствовался шик — особый, в мад-агашском стиле. И к тому же на пиратском корабле всегда можно заработать. А тут — ром, разбавленный помоями, крысы ростом с собаку, грязь по колено, старый Нос Морковкой и никакой надежды обчистить богатую франкоспанскую лоханку. Потом началась полоса невезения.
Когда они курсировали по Проливу, налетевший шторм оставил «Бей больней» без единой мачты. Они кое-как добрались до берега и встали на ремонт, но после этого долго не могли спустить корабль на воду. Когда же это наконец удалось, то, едва они успели дойти до побережья Франкоспании, как в трюме обнаружилась течь. После этого среди команды началась эпидемия кашля, а потом проходящий ангелийский корабль доставил Носу Морковкой письмо от жены, в котором она сообщала, что уходит от него к молочнику.
— У Берега Слоновой Кости нам передали приказ: срочно поворачивать и идти к Джибрал-Тару. Но тут нас опять настигла непогода. Потом один матрос нашел у меня в гамаке Библию, которую я забрал у преподобного отца. «Эй, ребята! — заверещал он. — Этот бродяга на самом деле священник! От него все наши беды!»
Из своего актерско-пиратского опыта Черный Хват понимал, чем грозит такое разоблачение. А Зверь всегда это знал. Считалось, что священник на корабле, как и кролик, приносит несчастье.
— Тут вышел Морковка. «Не дело это, — говорит. — Ты нам приносишь беду, так что катись на дно к морскому дьяволу!»
Мистера Зверя не мешкая посадили в шлюпку и спустили за борт.
— День был погожий, солнечный, — рассказывал он. — И Берег Слоновой Кости хорошо просматривался. Я к нему и направился. С тех пор так и странствую по Африкании.
Они откинулись на спинку скамьи и вытянули ноги. Из «Оптеки» донесся щекочущий ноздри запах жареного мяса и кукурузной каши.
Вскоре из хижины вышла рослая чернокожая женщина с тугими кудряшками и раковинами в ушах. Она принесла им по тарелке вкусной снеди. «За счет заведения». Потому что они «добрые клиенты».
Черный Хват и Зверь принялись за еду, умиротворенно, словно давние друзья. Но остальные посетители «Оптеки» все-таки предпочитали держаться подальше от них. Подобные типы были им хорошо знакомы. Они могут пить из одного кувшина, есть с одного блюда, а потом отойти в заросли, обменяться рукопожатиями и всадить друг в друга по доброй пуле.
Черный Хват пытался всучить оригинал карты Острова Сокровищ Золотому Голиафу, после его смерти предложил свои услуги Малышке Голди. Он с одинаковой решимостью предал сначала Молли Фейт, потом Эбада Вумса и Артию Стреллби. Зверь же никогда не любил предателей. Но он своими глазами видел, как Голди выстрелила в спину Черному Хвату, а потом сама была честно побеждена на дуэли Артией. После этого Зверь в грош не ставил Малышку Голди. Кроме того, Артия, попав за решетку, сумела вызволить всех своих людей. А Голди бросила свою команду на произвол судьбы.
Они закончили трапезу. Черный Хват пошел за новой порцией выпивки и за парой трубок. В джунглях жужжали насекомые. К пруду поспешно ковылял большой розовый скорпион.
Настало время Черному Хвату рассказывать о том, как он перехитрил смерть.
* * *
— Я ведь актер, верно? — начал он. — В первую очередь актер. И в последнюю тоже.
Он снял с глаза черную повязку и положил ее между собой и собеседником. Под деревьями было довольно темно.
— Понимаешь, Зверь, только последний болван мог не догадаться, что после всех моих деяний найдется немало желающих свести со мной счеты. Даже добродетельная Артия могла наплевать на закон Молли и прикончить меня, если бы узнала, что я их предал. Или кто-нибудь из ее команды, например чокнутый Дирк или Катберт со своей шарманкой. А что до Малышки Голди, ни один человек в здравом рассудке не станет доверять. Когда мы добрались до Острова Сокровищ и Артия с Честным разгадали шифр, мы выкопали из земли сундук с картами, и я уж было подумал, что всё обошлось. Но в следующий миг на горизонте нарисовалась Голди. Я не удивился, только порадовался, что успел осуществить свой план.
Черный Хват самодовольно улыбнулся.
— Я сшил себе особый жилет и всё время носил его под рубашкой. Он защищал мне сердце и ребра, грудь, бока и спину. Он весь был усеян маленькими мешочками с фальшивой кровью — той самой, какую мы используем на сцене, когда нас по ходу спектакля должны зарезать или застрелить. А в подкладку жилета из твердого переплетного картона я вшил множество металлических монет. Закончил и надел я его тогда, когда мы вышли с Мад-Агаш-Скара. Казалось, будто я располнел фунта на два-три, зато я был совершенно уверен: даже если в меня выстрелят в упор, я отделаюсь легкими царапинами. И я носил этот жилет не снимая. На том треклятом острове стояла страшная жара, и я потел в три ручья. Но мои старания не пропали даром.
