В отделе, вместо начальника, его встретил заместитель, капитан 2 ранга, знакомый по проверкам корабля техническим управлением.
– Ну, что! Единственно, чем я могу Вам помочь, показать, где находится приемная, – поздоровавшись, сказал он. По узким полутемным коридорам с высокими потолками, давно не видевшими ремонта, он провел его в приемную. Кроме секретаря, подтянутого старшего мичмана лет сорока пяти, в помещении находился какой-то гражданский. Он ожидал своей очереди, сидя на одном из стульев, обитых красной материей, которые стояли вдоль стены по обе стороны от покрытой светлым лаком массивной деревянной двери в кабинет адмирала.
– Вот, его, – подойдя к сидевшему за черным, с резными ножками, лакированным столом, секретарю показал головой в сторону Лаврова капитан 2 ранга. Лавров понял, что о нем уже говорили.
– Подождите, пожалуйста, на стульчике, – произнес старший мичман каким-то елейным голосом. Кап-два из ремонтного отдела пожелал Лаврову удачи и ушел.
Гражданский зашел не скоро. Лавров стал переживать, что он до обеда попасть на прием не успеет. Но все обошлось в пятнадцать минут. Зашедший вслед за ним секретарь, пробыв у своего начальника всего несколько минут, выйдя, милостиво разрешил:
– Можете пройти, товарищ капитан-лейтенант.
Лавров вошел в кабинет. Прямо напротив него, за массивным столом сидел плотный, чернобородый человек, в форме контр-адмирала. По его нахмуренному лицу Лавров понял, что ничего хорошего от него ожидать не следует.
– Капитан-лейтенант Лавров, исполняющий обязанности командира БЧ-5 крейсерской атомной подводной лодки К-30, – набрав побольше воздуха, доложил он.
– А где командир БЧ-5?
– По телеграмме убыл в отпуск! Отец в критическом состоянии!
– Ладно! Что у Вас там? – пожевав губами и глядя куда-то в стол, спросил начальник технического управления. Лавров изложил суть вопроса.
– Почему не откорректировали ведомости в сторону уменьшения стоимости ремонта? – адмирал впервые за все время разговора поднял на него глаза.
– Ведомость откорректировать до цифры предложенной ремонтным отделом. Я распоряжусь, чтобы для этого вызвали из отпуска Вашего командира БЧ-5. Свободны!
Лавров покраснел. Он понял, что дальше разговаривать бесполезно. Развернувшись, строевым шагом вышел из кабинета.
– Подождите, мне нужно Вам, что-то сказать! – остановил его голос старшего мичмана, на выходе из приемной. Лавров замедлил шаг.
«Что еще нужно этому прихлебателю своего хозяина? Пусть лучше почистит ему туфли и тужурку, да нальет в рюмочку коньячок перед обедом!» – зло подумал он. Старший мичман, улыбаясь, посмотрел на покрасневшего Лаврова.
– Вы немножко отойдите, товарищ капитан-лейтенант. Я знаю, что Вы сейчас думаете. А зря. Наш с Вами начальник очень хороший человек.
«Ничего себе хороший! – подумал Лавров. – Это из-за таких как он корабли горят и тонут!».
– Успокойтесь! Я Вам дело говорю. Зайдите к нему еще раз после обеда. Он подпишет Ваши ремонтные ведомости. Не думайте, что я ничего в этом не понимаю. Я пятнадцать лет прослужил на подводных лодках! Зайдите! У Вас все получится!
Лавров никак не мог поверить в то, что говорит этот человек, но фраза «я пятнадцать лет прослужил на подводных лодках!», заставила довериться ему. Подводник врать не будет. Весь обеденный перерыв Лавров обдумывал слова секретаря. Если это правда, то адмирал раб желудка. Перед обедом он злой, после обеда добрый. Ну и что! Что тут плохого? Неизвестно каким он будет в его годы. Адмиралу где-то за пятьдесят. По фигуре видно, что он любитель неплохо поесть!
Лавров настолько поверил словам старшего мичмана, что даже не задумывался о том, что его будет ожидать, если он ошибается. Конец обеденного перерыва застал его у двери приемной начальника технического управления флота. Тот, кого он ожидал, пришел только спустя полтора часа.
– Опять Вы! – удивился адмирал. – Ну, что ж! Идите за мной!
Лавров с решимостью обреченного биться на смерть гладиатора последовал за ним.
– Давайте ведомость, – потребовал адмирал. В его голосе уже не было стальных ноток звучавших до обеда.
– Чем Вы можете обосновать свой отказ от требования ремонтного отдела? – спросил он, полистав несколько минут увесистый документ.
Лавров, кратко доложил обо всех неисправностях техники, с которыми пришлось столкнуться в автономке его экипажу, привел цифры наработки основного оборудования корабля. Отдельно рассказал о пожаре и предполагаемых причинах его возникновения. Адмирал внимательно выслушал. С интересом, посмотрев на комдива-три, спросил:
– Вас как зовут?
– Владимир! – ответил Лавров.
– А отчество?
– Васильевич, – смущаясь, дополнил он.
– Вот, что Владимир Васильевич! С ведомостью все равно придется поработать. Часть работ можно исключить без какого-либо ущерба для качества ремонта. Например, ремонт системы вентиляции. Я согласен, что ремонт межотсечных клинкетных задвижек крайне необходим. Но зачем включать отдельно в ремонт трубопроводы общесудовой вентиляции? Косвенно, они уже включены в работы по демонтажу основного оборудования. Я Вам сейчас приведу еще несколько таких примеров.
Адмирал перечислил несколько похожих работ. Лавров понял, что с ремонтной ведомостью К-30 он детально знаком.
– Вы согласны со мной? – спросил начальник технического управления.
– Так точно! – ответил Лавров. – Часть работ можно исключить. Но не подгонять же ремонтную ведомость среднего ремонта под цифры межпоходового?
– В стране перестройка. От нас требуют экономии во всем! – адмирал задумался. – Все-таки, Вы убедили меня. Откорректируйте только то, о чем мы сейчас с Вами говорили. Этого будет достаточно. Работайте!
Идея Бобылева о причинах пожаров его заинтересовала:
– Подготовьте служебную записку. Есть у Вас наработанный материал?
Лавров ответил утвердительно. Перед отъездом Иванченко в отпуск, они, вместе с Бобылевым, целую неделю готовили такую записку для института.
На выходе из приемной его ожидал секретарь:
– Ну, как результат?
– Положительный! – улыбаясь, ответил Лавров, – Как Вы говорили!
– Я рад. Удачи! – напутствовал его старший мичман.
Начфин приехал без опоздания. Всю обратную дорогу, Лавров размышлял о событиях прошедшего дня. Насколько они зависели от случайностей! Как бы решались его дела, если бы к нему не подошел старший мичман? Может, это не случайность, и он в любом случае предложил бы свою помощь? Вспоминая секретаря, Лавров корил себя за то, что подумал плохо о нем и его начальнике. Почему, оправдывая свои, не пользующиеся популярностью действия, начальство ссылается на перестройку? Может, был прав Хорольский, когда говорил, что ничего хорошего она не принесет?
