Владимир Евгеньев - Огни святого Эльма

Тогда еще жена меня ругала: «Зачем ты, что ты? Твое какое дело? Ну, отпел бы, что же ты? Ты бы обеспечил семью. Надо быть милосердным, любить врагов!».

До сих пор идут вот эти конфликты. Жена натерпелась за время нашей бедной молодости, теперь ей хочется жить хорошо.

За это время, мы перебрались в Питер, конечно, с помощью пожертвований прихожан. Я уже служил в Питере, на Гутуевском острове, но все равно ей все мало и мало, ее охватила какая-то жадность.

Казалось бы, бред, но вот я не выдержал. Я в очередной раз отказался освещать какой-то частный паркинг, где хозяином был самый настоящий бандит. И родственники жену подогревали, говорили о выгодном предложении.

Начался грандиозный скандал от того, что с ее слов: «Ты не заботишься о семье!»

— Казалось бы, ерунда, но как меня это расстраивает. Я так горел, начиная свое служение. Конечно, пастырь из меня, какой следует, не получился — я много ошибок делал. Но, я как раз накололся не на то, чего боялся. Ожидал какого-то сопротивления от темных сил, со стороны своих страстей и злых людей. Нельзя сказать, что страсти умолкли, и подлецов встречалось много. Самое-то главное, что силы зла начали действовать бытовыми методами. Они не говорят — отрекись от Христа, мне говорят: «Но нам же надо купить шкаф». Да, просто купить шкаф. На него нужны деньги, а чтобы их достать немедленно надо иногда чем-то поступиться. Понемножку, по мелочам, незаметно, и теряешь все. Вот так. И тут видите, я сломался. Я ушел из дома и не придумал ничего лучше, чем напиться. И я отправился в порт. К моему другу Косте, он теперь директор порта, да, он так и не стал писателем, впрочем, я тоже не стал камикадзе. Сейчас он готовится к крещению. Мы с ним посидели, вспомнили детство. Но потом его срочно вызвали по делам, и я пошел бродить по порту.

Соня посмотрела в окно: «Скоро стемнеет. Отец Олег, вам срочно нужно уходить с корабля. Иначе снова случится несчастье».

«Что вы говорите? Неужели вы поведете себя как язычники? Неужели вы мне не разрешили еще погостить? Я к вам привязался». Он огляделся вокруг и отпил еще немного вина.

«Люблю иногда пообщаться с молодежью, у вас еще есть интерес к жизни и свежий взгляд на вещи, — вдруг отец Олег спохватился, — а вы мне так и не рассказали, что это за корабль».

«В другой раз мы вам обязательно расскажем. Сейчас вам надо уйти».

«Ну ладно, раз вы меня выгоняете».

«Поймите, мы вас не выгоняем, вы всего не знаете».

«Ну, хорошо, хорошо. Вы разрешите? Я вообще-то мало пью. Когда я напился, меня немножко отпустило. Грех большой. Я в облачении. Да, — он тяжело выдохнул. — Беспредельно должно быть милосердие Божие, чтобы простить такого как я». С этими словами он выпил стакан вина.

«Ну вот, сами же говорите, что нехорошо и тут же пьете», — упрекнула отца Олега Соня.

«Я же русский человек, по совести сказать — я выпил первый раз за последние десять лет».

«Тем более плохо, — добавила она. — Пойдемте, мы вас проводим».

«Ну, хорошо, если вы меня выгоняете. Кому нужен пьяный поп. Если соль потеряет силу, чем сделаешь ее соленой ни в землю, ни в навоз не годится. Вон выбрасывают».

Цитирование Евангелия в устах растрепанного пьяного священника выглядело довольно комично.

«Нет, что вы. Вы нам понравились. Просто мы хотим, чтобы вы избежали опасности».

«А, наверное, на этом корабле тоже своя мафия, она захватывает посетителей».

«Ну да, примерно так».

«Тогда я вам благодарен, что вы меня избавили от опасности». Он встал, перекрестился «Господи, прости нас грешных, ну, пойдемте», и тут же покачнулся и чуть не упал. Данила его поддержал. Отец Олег сел на стул.

«Вам надо торопиться», — сказала Соня.

— Да, да, — пробормотал священник, медленно сползая со стула. — Я сейчас, — добавил он, укладываясь на полу и подложив под щеку ладонь, — одну минуточку.

— Что же делать? Ведь уже закат, — Соня выскочила на палубу. — Боцман, боцман! — закричала она.

С кормы медленно показалась огромная фигура Питера. «Господин Ван Гольф! Господин Ван Гольф! Помогите нам!»

«В чем дело?», — спросил боцман, смотря с высоты своего огромного роста, невозмутимо покуривая трубку.

«Этот священник не может идти, уже скоро закат. Помогите его вытащить!»

«Ах, вот оно что. До чего же дошло дело — священнослужители напиваются. Нет, в чем-то Ханс прав — мир развращается». С этими словами боцман быстрыми шагами зашел в каюту, не вынимая изо рта трубку, подхватил священника с земли как ребенка и вынес его.

Соня с Данилой вышли посмотреть, как недвижимое тело сладко спящего отца Олега боцман без видимого усилия вынес по трапу и положил на пристань рядом с кораблем. «Ничего, сейчас тепло. Проспится — встанет», — сказал он.

Отец Олег перевернулся на бок, подложил руки под щеку и продолжал мирно почивать.

Но, случилось кое-что, чего никто не мог предвидеть — пьяницы возвратились на корабль намного раньше, чем обычно. Что-то у них не сложилось в Петербурге. Они пришли чересчур рано, в объемистых сумках они несли сладко звенящую добавку. Наткнувшись у трапа на священника, они для забавы слегка попинали его ногами и поднялись на палубу, чтобы продолжить пир.

От пинков священник проснулся, стал на четвереньки, заглянул на корабль. Там он увидел матросов, которые расставляли на бочках бутылки и закуску.

«Люди! — закричал он. — Дайте мне выпить, я заплачу!»

Матросы, конечно, не поняли, что кричит им пьяный священник, но по-голландски и по-английски закричали: «Иди сюда, поп, выпьем», и стали махать руками.

Отец Олег не мог уже толком встать, «на четырех костях» заполз по трапу и приблизился к пирующим, прося выпивку, чем очень их позабавил. Ему налили еще рома и водки, и этой дозы оказалось достаточно — он тут же свалился и захрапел на палубе, немало позабавив своих собутыльников. Соня и Данила тем временем были в каюте, они обсуждали свое сложное положение и не видели этого. Ни боцмана, ни капитана, ни штурмана рядом не было.

И священник так и пролежал до заката, но это никого из присутствующих особенно не беспокоило. Они веселились, стараясь урвать последние мгновения кайфа, и не очень-то переживали из-за какого-то пьяницы.

Наконец, наступил багровый зловещий закат с устрашающей неотвратимостью как агония у смертельно больного. Начался страшный шторм, но многоопытные Данила и Соня уже подготовились — они заперлись в каюте и сидели на привинченной к полу кровати, крепко держась за ее спинки.

Они молчали — надо было экономить силы, чтобы выдержать это испытание: страшную качку, воющий ветер и другие прелести шторма. Так молча, они просидели около часа. Первый час самый легкий, и в то же время самый сложный. Самый легкий потому, что силы еще не израсходованы, а самый сложный, так как надо заново привыкать к шторму. А главное к мысли, что все это бесконечно, впереди еще целых шесть дней вот такой вот качки, болтанки, ветра, волн, захлёстывающих корабль и будто швыряющих его в бездну.