— Иди, Варди, да побыстрее, — прикрикнул охранник. Я сорвался с места, прежде чем он успел передумать. Следующим утром, когда мы убирали наши камеры, я сунул Скотти жестянку со слепком. Берт это заметил.
— Зачем ты подмазываешь его, Джим? — спросил Берт. Он подумал, что я передал Скотти табак. Я рассказал ему о своём замысле. Он имел право знать обо всём, так как сведения, полученные от Рэнкина, могли привести к пересмотру наших приговоров. Берт просиял.
— Ты позволишь мне уйти с тобой, Джим? — прошептал он. — Один ты не справишься.
— Не дури, Берт, — возразил я. — Ты отбыл уже треть срока.
— Ну и что? Это неважно. Если ты собираешься бежать, я тут не останусь. Я знаю, почему ты решился на побег. Из–за этой заметки о поиске серебра. Ты чувствуешь, что там не всё чисто. И я с тобой согласен. Ты хочешь добраться до Ньюкасла, да? Я кивнул.
— А я не хочу сидеть здесь, когда ты будешь вынимать душу из Рэнкина. Ты можешь рассчитывать на меня. Как насчёт пятницы? Прошёл слух, что в Борстале опять поднимается шум. Кажется, в восемь вечера.
— Послушай, Берт, — начал я, но замолчал, так как к нам направился один из тюремщиков.
Весь вечер Берт бомбардировал меня посланиями. Я удивился его настойчивости. Сначала я подумал, что он чисто по–товарищески предложил составить мне компанию. Но постепенно осознал, что им руководило нечто иное. Берт хотел убежать, чтобы использовать единственный шанс на оправдание. Я вновь и вновь объяснял ему, что произойдёт, если Хэлси действительно собирается доставать серебро с морского дна. В этом случае нам придётся скрываться до конца дней своих, он не сможет жить с женой и детьми, не найдёт приличной работы. И это при удачном побеге. Если же нас поймают, то придётся провести за решёткой не три и четыре года, а гораздо больше. Берт не отступался, но на все его просьбы я ответил отказом. Наконец послания иссякли, и я решил, что он смирился. Но наутро он вновь поднял этот вопрос над мешком картофеля: мы дежурили по кухне. Он сел рядом со мной.
— Когда ты собираешься бежать, Джим? — спросил он, ловко очищая картофелину.
— Не знаю, — ответил я. — Сначала Скотти должен передать мне ключ. Если он успеет, попробую в пятницу, как ты и предлагал. У охраны будет много хлопот с Борсталом, и они не сразу заметят побег.
— А как ты собираешься доехать до Ньюкасла? Нужны деньги и одежда, надо обойти полицейские кордоны. И не забывай о собаках. В такое время в болотах долго не проходишь. Те двое из Борстала, что бежали под Рождество, выдержали лишь трое суток.
— Ну, сейчас теплее, — прошептал я. — А насчёт денег и одежды… Помнишь, я тебе говорил, что до войны часто ездил со своим другом к его родителям. Они живут в Дартмите. Я написал ему пару месяцев назад. Подумал, что он может приехать ко мне. Но его убили в Африке. Мне ответил его отец. Прислал такое тёплое, дружеское письмо. Я думаю, что получу там и деньги, и одежду. Некоторое время мы молча чистили картошку.
— Послушай, Джим, — Берт пристально посмотрел на меня. — Мы с тобой друзья, так? Ты и я, мы вместе с самого начала. Мы не сделали ничего плохого. Мы не преступники и не дезертиры. Давай и дальше держаться вместе. Если ты хочешь бежать, я пойду с тобой.
Его карие глаза озабоченно разглядывали меня. Он уже Ни о чём не просил. Он, как и я, принял решение.
— Я иду с тобой, — упрямо повторил он. — Мы вместе с самого начала. И не должны расставаться.
— Дурень! — не сдавался я. — Подумай, скорее всего нам не удастся добраться до Ньюкасла. Не так–то легко пройти даже болота. Если нас схватят, тебе прибавят срок.
— Как и тебе, — отвечал он. — Но ты готов рискнуть, не так ли?
— Я — другое дело, — возразил я. — Даже при примерном поведении мне сидеть чуть ли не три года. Это очень много. Кроме того, если я не добуду доказательств, позволяющих пересмотреть решение трибунала, какое меня ждёт будущее?
— А я? У меня что, нет чести? Думаешь, я хочу, чтобы люди говорили: «О, Берт Кук, который три года сидел в Дартмуре за мятеж»? Я хочу, чтобы меня уважали. Вот так–то. Если ты бежишь, то бери меня с собой. Если нас поймают, значит не судьба, за всё ответим вместе. Я знаю, где сейчас Рэнкин, и хочу быть рядом, когда ты будешь говорить с ним. Он не их тех, кто держит язык за зубами. Если ему есть что сказать, он скажет всё, что знает. Я начал возражать, но Берт схватил меня за плечо. Его голос дрожал.
— Послушай, Джим, один я пропаду. Пока ты со мной, всё нормально. Я набираюсь сил, глядя на тебя. Не оставляй меня, Джим. Ради Бога, не оставляй. Я этого не вынесу, честное слово, не вынесу. Ты уже раз спас мне жизнь. Я пойду с тобой, ладно? Что я мог ответить? Конечно, он поступал глупо, недальновидно, но я протянул ему руку.
— Если ты этого хочешь, Берт, я буду только рад. Всё будет в порядке. Мы доберёмся до Рэнкина.
— Во всяком случае, попытаемся, приятель. — Берт крепко пожал мне руку и широко улыбнулся.
На том и порешили. Утром Скотти передал мне ключ, сделанный по моему слепку.
— Гарантии не даю, — прошептал он, — но желаю удачи. Это было в четверг. Вечером нам простучали, что завтра в восемь вечера в Борстале начнётся бунт. Темнело у нас раньше. Мы решили бежать в девятнадцать сорок пять. Единственная трудность заключалась в том, как оказаться в это время вне камер. Вот тут нам помог Скотти. Он столько думал о побеге, что играючи разделался с таким пустяком. Он отстучал мне, что его с приятелем включили в команду по переноске угля после завтрашнего ужина. Эта работа обычно занимала от полутора до двух часов. Его идея заключалась в том, что на перекличке мы должны выйти вперёд, когда охранник назовёт их фамилии. Если мы не будем лезть ему на глаза, он не заметит подмены. Он же и его приятель вернутся в камеры, скажут, что не смогли таскать уголь, поскольку–де плохо себя чувствуют, а нас, мол, поставили вместо них. Тем самым наше отсутствие в камерах ни у кого не вызовет подозрений. А дальше всё зависело от нас самих.
В пятницу, в шесть вечера, охранник выкрикнул фамилии двадцати заключённых, назначенных на переноску угля. Он не отрывал взгляда от списка и, естественно, не заметил, что мы с Бертом заняли места Скотти и его приятеля.
Пять минут спустя мы уже засыпали уголь в мешки.
— Ключ у тебя, приятель? — прошептал Берт.
— Да, — ответил я.
Больше мы не разговаривали, занятые своими мыслями. Накрапывал мелкий дождь, медленно опускались сумерки. Над Дартмуром висели низкие тяжёлые облака, над болотами клубился серый туман. Погода благоволила к нам. До наступления ночи оставались считанные минуты. Я взглянул на часы. Самое начало восьмого. От свободы нас отделяли три четверти часа.
