Первым делом я купил кошелек – кожаный мешочек, который сверху затягивался шнурком. Затем – опасную бритву. Она была похожа на ту, какой брился мой дед по матери – складная, с костяной рукояткой, только покороче и сталь похуже. Потом купил деревянный короткий и широкий пенал, напомнивший мне матрешку, кисть с длинной ручкой, которую я собирался укоротить и превратить в помазок, и брусок приятно пахнущего хвоей, зеленого мыла. Оно обошлось в целых три солида – в несколько раз дороже кошелька, бритвы, «матрешки» и кисти вместе взятых. Причем продавец, в отличие от предыдущих, не торговался, тупо повторял цену. Я перешел в винный ряд. Здесь продавцы торговались отчаянно и давали попробовать, не жлобились. Потому что цена была очень низкая. Я выбрал красное вино с терпким и сытным привкусом, как у болгарского «Каберне» моей юности. Затыкая флягу сучком, решил, что надо бы приобрести к ней крышку. Что и сделал в расположенной между двумя церквами мастерской. Там работали трое, наверное, рабы, чеканили по меди и бронзе, а четвертый, хозяин, возился с серебряным браслетом. Я показал ему флягу. Он сразу понял, что мне надо, достал уже готовую крышку с колечком сверху, убедился, что она как раз впору (возможно, родная, кто-то нашел и продал ему), прикрепил ее серебряной цепочкой к фляге, чтобы больше не терял, и содрал с меня солид.
Я перешел в продуктовые ряды, купил две большие лепешки, круг сыра типа брынзы, какой был и у разбойников, три луковицы. Найдя жаровню, у которой колдовала самая опрятная женщина, купил жареные бараньи ребра. Она положила мясо на одну из купленных мною лепешек. Я заметил, что люди едят, сидя на ступеньках, ведущих к фонтану, и тоже расположился там. Сумку положил на колени, на нее – лепешку с мясом и флягу. Достав нож из ножен, почистил одну луковицу. Привык к луку еще на советских судах. На них свежие фрукты не давали, считали буржуазным излишеством, но, чтобы не болели цингой, на столе обязательно, даже на завтрак, были лук и чеснок. С чесноком у меня как-то не сложилось, а вот к луку привык. Чем вгонял в тоску коков на судах под флагом. Они-то привыкли к свежим фруктам, не нуждались в сыром луке. Впившись зубами в первый кусок мяса, понял, как я голоден. Кстати, по вкусу оно было – настоящий шашлык. Или мне с голоду так показалось.
Обглодав ребро, посмотрел по сторонам в поисках урны. Здесь такой роскоши не было, швыряли мусор на мостовую. Зато увидел внимательный голодный собачий взгляд. Пес был крупный, почти с овчарку, но беспородный, с обвисшими верхушками ушей, светло-коричневой шерстью на спине и боках и белой на груди и животе. Шерсть грязная, в колтунах. Худой до такой степени, что ребра видны. Видать, бесхозный. Я подозвал его международным собачьим призывом, втянув воздух между сжатыми губами. Получается свистяще-чмокающий звук, на который собаки реагируют моментально. Я научился ему у деда по матери, который был охотником и очень любил собак. И меня любил. У него были только дочки, а я – его первый внук. Он умер, когда мне было всего девять, но я до сих помню его, помню всё, чему он меня учил. А успел научить многому, в том числе, любить животных, особенно собак и женщин.
Пес посмотрел на меня настороженно: правда, зовешь? Подошел только после второго призыва и остановился шагах в трех. Из рук кость не стал брать, подождал, пока брошу на мостовую. Проглотил ее, почти не разгрызая. И следующие тоже. Поскольку у меня оставались еще лук и лепешка и небольшое чувство голода, купил вторую порцию ребер. Теперь пес уже не боялся меня, брал кости из рук. Он подошел почти вплотную. Заглядывая мне в рот, провожал взглядом каждый кусок мяса. За что я отдал ему последнее ребро вместе с мясом и остаток второй лепешки. Не знаю, как пес, а я насытился.
Вернувшись в винный ряд, долил флягу до краев, а в хлебном ряду купил еще три лепешки на утро. Понравились они мне. Я не равнодушен к выпечке. Пес шел за мной следом. Надеялся получить еще что-нибудь. И не ошибся. Я подумал, что одна голова – хорошо, а две – лучше. По крайней мере, вдвоем будет веселее.
Профессиональный интерес направил мои стопы в сторону порта. Пес пошел за мной. Я скармливал ему одну лепешку маленькими кусочками, чтобы не отставал.
По пути попалось трехэтажное здание, явно не похожее на административное или культовое, но туда заходили. Я не придал значения, что заходят одни мужики, только заглянув внутрь, понял, что это бордель. Внутри было чисто, прилично и по цене одна силиква. По моему субъективному мнению ни одна из представленных там женщин не тянула на такую сумму. То ли стар стал, то ли жаден, то ли и то, и другое вместе…
Порт был, конечно, поскромнее, чем в мою эпоху, но и получше, чем я ожидал. Удобные причалы с каменными и деревянными кнехтами для швартовки и чем-то вроде подъемных кранов для грузовых работ, точнее, стрелы с противовесами и шкив-блоками. «Краны» поднимали за раз килограмм по двести-триста. У самого берега стояли ошвартованные лагом две военные галеры, большая и поменьше. У каждой примерно в центре было по мачте с латинским парусом. Это треугольный парус, который крепится своей длиннейшей стороной, обычно гипотенузой, к поворотной рее, наклоненной на мачте под острым углом к палубе. Воздействую на нижние окончание реи (нок), ее вместе с парусов поворачивают в нужную сторону и крепят. Дальше стояло несколько торговых судов, некоторые метров по тридцать длинной и тоже с латинскими парусами. Корма почти у всех была прямая, а не заостренная, как у более древних судов. Вместо пера руля – длинное весло с правого борта. Были весла и для гребли. Наверное, для маневров в порту и узостях, а может, и как дополнительные движители в море. На всех кипела работа: кто-то грузился, кто-то выгружался. Еще с десяток судов стояли на рейде.
Я подошел к большому судну и спросил ярко разодетого, пожилого семита, присматривающего за погрузкой, наверное, хозяина:
– Капитан не нужен? – я сказал по-итальянски «капитано», но меня поняли.
Семит посмотрел на меня удивленно, сперва слева сверху вниз направо, потом справа снизу вверх налево, и ответил бурно и многословно, что я перевел намного короче:
– Такой, как ты, конечно, нет!
На «нет» и вопросов больше нет. Солнце уже садилось, так что пора было возвращаться к месту ночевки, а то в потемках труднее будет найти.
К дому рыбака мы с псом подошли друзьями. Я дал ему кличку Гарри (Гарик). Так звали стафтерьера сына одной моей приятельницы. У парня не хватало времени на пса, особенно по вечерам, поэтому выгуливал я. На работу мне ходить не надо было, поэтому днем я по два-три часа гулял с Гариком по городскому парку, а по вечерам у меня, а следовательно, и у него, была пробежка на десять километров. Пес во мне души не чаял. К сожалению, я ушел в рейс, а когда вернулся, Гарри уже не было. Приятельница пошла в магазин, привязала его у входа, а его якобы кто-то отвязал и увел. Это пятилетнего-то стафа! Да только от одного вида его головы в шрамах люди переходили на другую сторону улицы, хотя он был в наморднике и ни одного человека не укусил, дрался только с собаками, да и то с теми, которые были крупнее его. Приятельница несколько раз повторяла мне свою версию, пыталась убедить в своей невиновности, а я, слушая ее, представлял, как когда-нибудь и меня отведут подальше, привяжут у магазина и уйдут…
