Тэрнер стоял как вкопанный. Ему стало не по себе; он понял, что жить штурману оставалось считанные секунды. Любое резкое движение оборвет тонкую нить, еще связывавшую юношу с жизнью.
Почувствовав присутствие старшего офицера, ощутив на себе его взгляд, Капковый мальчик с усилием поднял голову. Ясные голубые глаза его уже помутнели, в лице не было ни кровинки. Машинально проведя рукой по пробитому пулями комбинезону, он ощупал отверстия. Взглянул на стеганый капковый костюм и невесело улыбнулся.
— Пропал, — прошептал он. — Пропал костюмчик! — Рука его с раскрытой ладонью соскользнула вниз. Голова тяжело упала на грудь. Ветер шевелил льняные волосы юноши.
Глава 17
В ВОСКРЕСЕНЬЕ
(утром)
«Стерлинг» погиб на рассвете. Погиб, по-прежнему имея ход, по-прежнему разрезая форштевнем могучие волны. Изуродованный мостик и надстройки накалились докрасна; а когда адское пламя, питаемое соляром из разбитых топливных цистерн, раздувало ветром, металл раскалялся добела. Нелепое, страшное, хотя и не новое зрелище: именно так выглядел «Бисмарк», похожий на кусок стали в горниле, прежде чем торпеды «Шроп-шира» отправили корабль на дно.
«Стерлинг» погиб бы в любом случае, но пикировщики ускорили его конец.
Северное сияние давно померкло. На севере темнела туча, которая готова была вот-вот затянуть все небо. Моряки молили провидение, чтобы туча эта закрыла собою конвой, спрятала его под снежным покровом. Однако «штуки»[17] опередили тучу. «Штуки» — наводившие на противника страх пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» с изломом крыльев, как у чайки, — появились с юга. Пролетев на большой высоте над конвоем, они развернулись и полетели назад, на юг. Очутившись на западе, на самом траверзе «Улисса», замыкавшего конвой, они начали новый разворот. Один за другим, в типичной для «юнкерсов» манере, пикировщики стали выходить из строя, падая на левое крыло. Сделав разворот, вражеские машины коршунами кинулись из поднебесья на свои жертвы.
Всякий самолет, пикирующий на изготовленную к бою зенитную установку, обречен. Так говорили ученые мужи, преподаватели артиллерийского училища на острове Уэйл и, теша собственное тщеславие, доказывали и без того очевидную истину, используя в качестве наглядных пособий зенитные орудия и воссоздавая боевую обстановку. К сожалению, воссоздать пикировщики было невозможно.
«К сожалению» — потому, что в боевых условиях единственным решающим фактором был именно пикирующий бомбардировщик. Чтобы убедиться в этом, надо самому очутиться возле орудия, слышать пронзительный вой и свист «штуки», падающей почти отвесно вниз, самому прятаться от ливня пуль, видеть, как с каждой секундой вражеская машина увеличивается в сетке прицела, и знать при этом, что никакая сила не предотвратит полет подвешенной под фюзеляжем пикировщика бомбы. Сотни человек — из тех, кто был свидетелем атаки «юнкерса» и остался в живых, — с готовностью подтвердят, что война не создала ничего более жуткого и деморализующего, чем зрелище «юнкерса» с его У-образным изломом крыльев в ту минуту, когда он с оглушительным ревом падает на вас перед самым выходом из пике.
Но в одном из ста, а, возможно, и из тысячи случаев, когда тот факт, что за пушкой сидел живой человек, не шел в счет, могло оказаться, что ученые мужи правы. Именно теперь-то и был этот тысячный случай, ибо ночью призрак страха исчез. Пикировщикам противостоял лишь один многоствольный зенитный автомат да полдюжины «эрликонов» — носовые башни использовать было невозможно. Но и этого оружия было достаточно, даже более чем достаточно, ибо оно находилось в руках людей нечеловечески бесстрастных, исполненных ледяного, как полярный ветер, спокойствия и проникнутых решимостью, от которой становилось страшно. В течение каких-то трех секунд были сбиты три «юнкерса». Два из них упали в море, не причинив кораблю вреда, а третий со страшным треском врезался в и без того разрушенный адмиральский салон.
Надежды на то, что топливные баки самолета не взорвутся, а бомба не сдетонирует при ударе, почти не было. Но ни того, ни другого не произошло.
Казалось излишним восторгаться храбростью ветерана — в минуты испытаний мужество становится обычным явлением, — когда бородатый Дойл, оставив свой скорострельный автомат, забрался на полубак и упал на бомбу, тяжело перекатывавшуюся по шпигату, наполненную чистым авиационным бензином.
Достаточно было крохотной искры, высеченной башмаком Дойла или одним из стальных обломков «юнкерса», царапавших, по надстройке, и произошло бы непоправимое… Контактный взрыватель бомбы был цел, и бомба, словно живая, скользила накаталась по обледенелой палубе. Вырываясь из рук Дойла, крепко державшего ее, бомба так и норовила ткнуться носом в переборку или в пиллерс.
Если же Дойл и подумал о том, что может произойти, то ему это было безразлично. Спокойно, почти небрежно, ударом ноги он сбил уцелевшую стойку ле-ерного ограждения и спихнул бомбу вниз стабилизатором, резко оттолкнув в сторону ее нос, чтобы детонатор не стукнулся о борт. Бомба упала в море, не взорвавшись.
Она упала в воду в ту самую минуту, когда первая бомба, проткнув, словно лист картона, дюймовую палубную броню «Стерлинга», взорвалась в машинном отделении. Вслед за нею в самое сердце гибнущего крейсера вонзились три, четыре, пять, шесть бомб, после чего освободившиеся от груза «юнкерсы», круто взмыв, отвалили в обе стороны от корабля. Люди, находившиеся на мостике «Улисса», взрыва этих бомб не услышали. Вместо него была жуткая, окаянная тишина. Бомбы попросту исчезли в дыму и реве адского пламени.
«Стерлинг» был сражен не одним ударом, а целой серией все более мощных ударов. Он многое вынес, но терпеть далее у него не осталось сил. Так под градом ударов, наносимых неумелым, но свирепым противником, шатается и, не выдержав их лавины, падает на ринг боксер.
С окаменевшим лицом, мучаясь сознанием собственного бессилия, Тэрнер безмолвно смотрел, как гибнет «Стерлинг». Странное дело, думал устало старпом, он таков, как и все. Должно быть, крейсера, — пришла ему в голову отвлеченная мысль, — самые стойкие в мире корабли. Он видел гибель многих, и ни один из них не погиб просто, легко, эффектно. Ни внезапный нокаут, ни «удар из милосердия» не могли оборвать их жизнь — всякий раз их приходилось бить, бить до смерти… Так случилось и со «Стерлингом». Тэрнер, так крепко вцепился в разбитое ветрозащитное стекло, что у него заболели предплечья.
Для него, как и для любого хорошего моряка, любимый корабль становился любимым другом, а старый храбрый «Стерлинг» вот уже пятнадцать месяцев был верным спутником «Улисса» и вместе с ним нес тяжкое бремя, участвуя в самых трудных конвоях. «Стерлинг» был последним из старой гвардии, ибо один лишь «Улисс» дольше него ходил в опасные походы. Тяжко видеть, как погибает друг; уставившись в обледенелый палубный настил и втянув голову в сгорбленные плечи, старпом отвернулся.
