Джонни Николлс с трудом выбрался из такси и, расплатившись с шофером, медленно поковылял вверх по мраморным ступеням.
Часовой с подчеркнуто бесстрастным лицом отдал честь и отворил тяжелую шарнирную дверь. Войдя, Джонни Николлс оглядел просторный вестибюль, по обеим сторонам которого выстроились ряды массивных, внушающих к себе почтение дверей. В дальнем конце вестибюля, под огромной винтовой лестницей, над широким выпуклым барьером, похожим на те, какие встречаются в банках, висела табличка: «Машинописное бюро. Стол справок».
Он заковылял к барьеру. Костыли неестественно громко стучали по мраморному полу. «Очень трогательное и мелодраматичное зрелище, Николлс, — подумал он машинально, — зрители недаром заплатили свои деньги». С полдюжины машинисток, словно по команде, перестали бить по клавишам и, не скрывая любопытства, широко раскрытыми, глазами глядели на раненого. К барьеру подошла стройная рыжеволосая девушка в форме женского вспомогательного корпуса, но без тужурки.
— Чем могу вам помочь, сэр? — В ее спокойном голосе, голубых глазах было жалостливое участие. Взглянув на себя в зеркало, висевшее позади девушки, Николлс увидел вытертую тужурку, надетую на серый рыбацкий свитер, выцветшие, запавшие глаза, ввалившиеся, бледные щеки и мысленно усмехнулся.
Не нужно быть доктором, чтобы понять, что он очень плох.
— Моя фамилия Николлс, лейтенант корабельной медицинской службы Николлс. Явился по вызову...
— Лейтенант Николлс... Вы с «Улисса»! — Девушка затаила дыхание. — Да, да, разумеется, сэр. Вас ждут.
Николлс взглянул на рыжеволосую, на остальных девушек, неподвижно застывших в своих креслах. В их глазах было напряженное изумление, смешанное с испугом, словно перед ними существо с другой планеты. Николлсу стало не по себе.
— Нужно подняться наверх? — Вопрос прозвучал неожиданно резко.
— Нет, сэр. — Девушка спокойно, без суеты, вышла из-за барьера. — Они... Словом, им известно, что вы ранены, — проговорила она, как бы оправдываясь. — Сюда, через вестибюль, прошу вас.
Девушка улыбнулась, придерживая шаг, чтобы приноровиться к неуклюжей походке раненого офицера.
Постучавшись, она отворила дверь и сообщила кому-то о его приходе.
Когда Николлс вошел, бесшумно закрыла за ним створку.
В кабинете находились три человека. Единственным, кого он знал в лицо, был вице-адмирал Старр. Тот вышел навстречу молодому офицеру. Он показался Николлсу состарившимся и усталым, хотя с последней их встречи не прошло и двух недель.
— Как себя чувствуете, Николлс? — спросил он. — Вижу, ходите вы не слишком-то быстро. — К самоуверенности и фамильярности, столь пошлой и неуместной, примешивалась заметная нервозность. — Присаживайтесь.
Адмирал подвел Николлса к длинному, тяжелому столу, обитому кожей, за которым под огромными простынями настенных карт сидели два человека. Старр представил их вошедшему. Один из них, рослый и грузный, с красным обветренным лицом, был облачен в парадный мундир с нашивками адмирала флота — одна широкая и четыре средних. Второй, низенький плотный человек с седыми, отливающими сталью волосами и спокойными, мудрыми, старческими глазами, был в штатском.
Николлс тотчас узнал пожилого, да его и трудно было не узнать, видя почтительность к нему обоих адмиралов. «Морское министерство поистине оказывает мне честь», — подумал молодой офицер, подтрунивая над собой. Такие приемы устраивают не для каждого. Но, похоже, начинать беседу им не хочется.
Николлс не сразу сообразил, что присутствующие потрясены его видом. Наконец седоволосый кашлянул.
— Как нога, дружок? — спросил он. — Похоже, далеко не в порядке? — Голос его был негромок, но в нем чувствовалась сдержанная властность.
— Все не так уж плохо, сэр, благодарю вас, — отозвался Николлс. — Через две-три недели смогу вернуться к своим обязанностям.
— Вы получите два месяца отпуска, мой мальчик, — спокойно произнес седоволосый. — А хотите, и больше. — Он чуть улыбнулся. — Если кто-нибудь спросит, скажите, я велел. Сигарету?
Взяв со стола массивную зажигалку, седоволосый прикурил и откинулся на спинку стула. Казалось, что он не знает, о чем говорить. Внезапно он поднял глаза на Николлса.
— Как добрались?
— Превосходно, сэр. Со мной повсюду обращались словно с очень важной персоной. Где только я не побывал: Москва, Тегеран, Каир, Гибралтар. — Губы Николлса искривились. — Обратно ехал с гораздо большим комфортом, чем туда.
— Помолчав, глубоко затянулся сигаретой, взглянул на собеседника, сидевшего напротив. — Однако предпочел бы вернуться домой на борту «Сирруса».
— Несомненно, — едко заметил Старр. — Но мы не в состоянии угождать всем и каждому. Мы желаем узнать из первых рук, что же произошло с конвоем Эф-Ар-77, и в особенности с «Улиссом», и не хотели бы терять времени.
Николлс впился пальцами в край стула. В душе его вспыхнул гнев. Юноша понял, что сидящий напротив него пожилой мужчина внимательно слепит за каждым его движением. Сделав усилие, молодой офицер взял себя в руки и, вопросительно подняв брови, посмотрел на седоволосого. Тот утвердительно кивнул.
— Просто расскажите нам все, что вы знаете, — проговорил он приветливо.
— Все и обо всем. Не спешите, соберитесь с мыслями.
— С самого начала? — тихо спросил Николлс.
— С самого начала.
И Николлс начал свой рассказ. Ему хотелось объяснить, как все началось и как кончилось. Он старался как мог, но рассказ получился сбивчивым и до странного малоубедительным. Потому что атмосфера, обстановка была тут иной.
Контраст между теплом и покоем, царившим в этих комнатах, и жестокой арктической стужей был бездонной пропастью, преодолеть которую можно, лишь опираясь на личный опыт и понимание конкретных условий. Здесь же, вдали от студеного океана, в самом центре Лондона, жуткая, невероятная история, которую ему предстояло поведать, даже самому Николлсу казалась фальшивой, не правдоподобной. В середине своего повествования он взглянул на слушателей и через силу заставил себя продолжить рассказ, с трудом удержавшись от желания замолчать. Было ли это недоверием? Нет, вряд ли, во всяком случае, со стороны седовласого и адмирала флота. На их лицах он увидел смущение и недоумение, несмотря на стремление понять.
Когда Николлс сообщал о реальных фактах, которые можно проверить, — об авианосцах, покалеченных во время шторма, о кораблях, подорвавшихся на минах, севших на банку и торпедированных, о страшной буре и отчаянной борьбе со стихией, — все было не так безнадежно. Так же и тогда, когда рассказывал о том, как с каждым днем таял конвой, о страшной судьбе двух танкеров-бензовозов, о потопленных подводных лодках и сбитых бомбардировщиках, об «Улиссе», несшемся сквозь пургу со скоростью сорок узлов и взорванном снарядами, выпущенными по нему в упор немецким крейсером, о подходе боевой эскадры и бегстве немца, так и не успевшего окончательно разгромить конвой. Или о том, как были собраны жалкие остатки каравана, о встрече его русскими истребителями, барражировавшими над Баренцевым морем, и, наконец, о прибытии остатков разгромленного конвоя Эф-Ар-77 в Кольский залив, до которого добралось всего пять судов.
