— Конечно, — сказала она. — Луа и Мартин Макбрайд. Я иногда у них останавливалась. Милые люди, насколько я помню.
— Да, милые люди, — проворчал он. — Не считая того факта, что он украл у меня несколько первоклассных племенных лошадей.
— И что? — спросила она с тяжелым предчувствием.
— Дело дошло до схватки, когда мои люди его застали, — ответил он не совсем правдиво. — При этом его настигла пуля.
— Насмерть?
— Да.
— И Луа живет там одна?
— Я сменил гнев на милость, — пробормотал он. — И она мне не мешает.
— Тогда ты, похоже, не являешься больше таким жестоким, каким был в моих воспоминаниях, — сказала она облегченно и вновь поцеловала его в щеку. — Что произошло с тем убийцей, которого вы выследили в Пыльной долине? — спросила она.
— Ему удалось прорваться, — сказал он. — Он смог это сделать, потому что взял в заложницы Луа Макбрайд и бежал с ней в горы, на юг. Может быть, он объявится в ваших краях, тогда ты можешь сделать мне приятное.
— Я посмотрю, что можно будет предпринять.
— Если бы вы его убрали, то устранили бы самую большую опасность для меня. А ты останешься хотя бы на один день?
— Нет, я не хочу терять времени.
— Один день ничего не изменит. — Он взглянул на нее печально. — Мы должны еще так много рассказать друг другу, Мария.
Она размышляла некоторое время.
— Ну, хорошо. Я предупрежу Массаро. Он ждет меня за полмили от ранчо. Тогда он поскачет назад к остальным. Они находятся в горах, в десяти милях южнее Пыльной долины. Я скоро вернусь.
Она исчезла так же бесшумно, как и появилась.
Через полчаса, теперь уже открыто, Мария прискакала на своем пегом мустанге с бело-коричневыми пятнами. Кинсберг слышал, как ее снаружи окликнул сторож. Кто-то сделал предупредительный выстрел в воздух.
— Идиоты! — пробурчал Кинсберг себе под нос. — Болваны! Сонные тетери! Это объявилась ваша госпожа.
Он был горд своей дочерью, даже ее необычным приключением. Итак, она стала как бы святой у этих дикарей, что открывало наилучшие виды на будущее.
Но прежде всего он должен расправиться с Яго Манаской, этим дьяволом. Предстоит тяжелая работа, но с новыми союзниками на его стороне многое изменится к лучшему.
Кинсберг вышел из дома на веранду. Мария была окружена полудюжиной вооруженных мужчин. Парни не знали ее, они здесь еще совсем недавно, и лишь старые слуги были посвящены в домашние дела, но Кинсберг приказал им помалкивать.
Эскорт сопровождал Марию до большого каменного жилого дома.
Ружья все время держали ее на прицеле.
— Хэлло, Мария! — воскликнул большой босс и сделал вид, что он удивлен. — Какая радость снова видеть тебя!
Потом — властный жест в сторону вооруженных всадников.
— А вы — исчезните! Возвращайтесь на свои посты! И держите глаза и уши раскрытыми!
Мария мягко спрыгнула с коня, подошла к отцу и поздоровалась с ним так, как будто они действительно давно не виделись.
Кинсберг вошел с ней в дом.
— Экие сонные тетери! — бранился он. — Как ты только смогла пройти через эту сеть постов?
Она мило улыбнулась.
— Это было не совсем просто, отец. Но я многому научилась за последнее время, мои новые друзья — хорошие учителя.
— Ты, должно быть, проползла, как змея, — сказал он и одобрительно похлопал ее по плечу. — А теперь мы должны устроить маленький праздник, ты согласна со мной?
— О да, — засмеялась она. — Теперь я охотно выпью бокал вина, самого лучшего, какое у тебя есть.
Они направились в большую жилую комнату, а из другой двери туда же как раз вошла молодая черноволосая женщина. Она была примерно такого же возраста, как Мария.
— Мануэла, — весело воскликнул Кинсберг. — Это моя дочь Мария, о которой я тебе так много рассказывал.
Обе молодые женщины приблизились друг к другу и протянули руки. Затем, после короткой заминки, они обнялись и расцеловались.
— Я думаю, вы найдете общий язык, — сказал Кинсберг.
Они уселись за стол. Кинсберг взял колокольчик, позвонил слуге и распорядился принести вино и другие напитки, а также, естественно, разные лакомства.
— Может быть, у тебя есть желание отведать что-нибудь существенное, Мария? — осведомилась Мануэла.
— Нет, спасибо. Всего семь часов назад у меня была большая трапеза.
— Я бы уже умирала с голоду, — сказала Мануэла.
Они рассмеялись и выпили за здоровье друг друга превосходное калифорнийское вино.
— Ты не хочешь все рассказать ей, Мария? — спросил затем Кинсберг. — Не бойся, Мануэла молчалива, как могила.
— А твои люди? — спросила Мария. — Это должно держаться от них в секрете?
— Я посвящу самых доверенных, — сказал Кинсберг. — Пока не следует афишировать это дело, иначе Манаска может быть предупрежден. Если он узнает, что я привлек на свою сторону новых союзников, то наверняка придумает какую-нибудь чертовщину. — Он сделал паузу и вопросительно посмотрел на Марию. — Я могу рассчитывать на вашу поддержку в этой борьбе? Что сказал Массаро?
— Он обещал держать ушки на макушке.
— Он должен пристрелить этого Лэсситера.
— Его зовут Лэсситер?
— Да, разве я еще не сказал этого?
— Я не могу вспомнить… Лэсситер… Где-то я, по-моему, уже однажды слышала это имя…
— В какой связи?
Она нахмурила лоб. Потом покачала головой.
— Мне жаль, но при всем желании я не могу вспомнить. Во всяком случае, я полагаю, это была какая-то дикая история.
— Ничего другого я и не ожидал, — пробормотал Кинсберг. — Я надеюсь, что твои люди сразу отправят его в мир иной, как только увидят.
— Они едва ли сделают это.
— Но почему?
— Потому что мои люди не являются убийцами, отец.
Он снова налил себе виски. Вино было недостаточно крепким, чтобы успокоить его нервы.
Черт побери, может быть, его люди все же настигли этого посланца дьявола, прежде чем он встретился с краснокожими. Только тогда он мог быть уверен, что все будет покончено быстро. И, конечно, также и с Луа, с этой проклятой бабой.
В нетерпении ожидал Кинсберг новых сообщений. Ему было затруднительно принимать участие в разговоре обеих женщин. Вновь и вновь он напряженно прислушивался в ожидании цокота копыт, но ничего не было слышно.
Непрерывно в его мыслях возникало имя Лэсситер, имя, которое он так часто проклинал в последнее время. Остается надеяться, что дьявол скоро возьмет его к себе!
Луа перевязала рану Лэсситера. Время от времени он делал глоток виски из бутылки. От него не укрылось, что краснокожие делали по этому поводу пренебрежительные замечания.
Подобное Лэсситер переживал в первый раз. Как правило, индейцы всегда зарились на виски и другие крепкие напитки. Только у этих воинов, казалось, не было такого пристрастия.
