Некоторое время мы ехали молча, потом Боб Ли сказал: - В любви нет здравомыслия, Каллен. У нее свой собственный смысл, и наверное, самый здравый. Любят кровью и телом, Каллен, а не умом. Смысл любви такой же глубокий, как вода в Блэк Байу, и такой же красивый, как цветы гиацинта. Его понимают любящие, и этого достаточно.
- Но не для меня и для нее, Боб. Да у нее и в мыслях такого нет. Просто нам обоим нравился ее дядя Уилл, и она сохранила симпатию ко мне.
- Делай как хочешь, Каллен, - сказал Боб Ли, - но тебе еще много предстоит узнать о женщинах.
Едва ли кому-то понравится такое услышать. Каждый мужчина считает, что он знает женщин лучше всех, а я в свое время общался не с одной девушкой, некоторые в меня влюблялись или говорили, что влюблялись, однако Кейти Торн не та девушка, чтобы заинтересоваться таким парнем, как я. Она была красива, с фигурой, глядя на которую захватывает дыхание, я смущался всякий раз, как думал о ней, а я ведь не вчера родился.
События этого дня нам еще отзовутся, хотя на острове мы чувствовали себя в относительной безопасности. Солдаты не пойдут за нами в болота, да и никто в своем уме туда не пойдет, однако у полковника Белсера есть гордость, он не забудет, что я сделал из него посмешище, не забудет, что со мной был Боб Ли, за голову которого была объявлена награда.
Больше всего нас возмущало, что здесь не нужно было никакое Восстановление. В Техасе война прошла стороной, не затронув территорию, тем не менее переселенцы-мешочники хлынули толпой, потому что здесь можно поживиться.
Пока губернатором был Трокмортон, он сдерживал их, но когда его выкинули и посадили в его кресло Дэйвиса, мы поняли, что пришла беда. Всю местную полицию и полицию штата распустили и власть повсюду взяла армия под флагом программы Восстановления. Мы знали, что им нужно одно - ограбить Техас и побыстрее убраться, широкая информация и обсуждение их деятельности в газетах им только повредили бы.
Во время войны на севере кипели страсти, но сейчас стали слышны голоса трезвомыслящих политиков, желающих сохранить страну и возродить экономику, а группа старых фанатиков-аболиционистов начала сдавать позиции. Людям, работающим в программе Восстановления, было приказано соблюдать осторожность, потому что любой скандал мог повернуть общественное мнение против них.
- Я давно приглядываюсь к этому Белсеру, - сказал Джек Инглиш. - Он положил глаз на Кейти Торн и Лейси Петрейн. Он хотел бы приударить за обеими, но его убьют, если он скажет хоть слово Кейти, а Лейси Петрейн мужики вообще не нужны.
Я впервые услыхал это имя и начал прислушиваться к разговору. Она недавно переехала в наши края из Нового Орлеана, перед этим жила где-то еще. У Петрейн водились наличные, для наших мест это было редкостью.
Говорили, что она красива - темноволосая и темноглазая, эффектная женщина, которая ведет себя как настоящая леди. Она выкупила собственность у людей, переселившихся на Запад, однако, что у нее было на уме и почему она вообще приехала сюда, никто не знал.
Той ночью на острове опять зашел разговор о Сэме Барлоу. Мэтт Кирби принес весть о том, что банда Барлоу сожгла ферму возле Сан Огастина. Там они убили хозяина и угнали его скот.
- Если он появтся в наших краях, - предложил Джек Инглиш, - надо его выгнать. Или выгнать или повесить.
Здесь, на острове можно узнать все новости, даже не уезжая: у людей, которые нашли здесь приют, повсюду были друзья. Передать известия можно разными способами - оставить записку в дупле, накидать в определенном порядке ветки или камни рядом с тропой, даже в болотах у нас были свои источники получения информации. Сэм Барлоу был опасен тем, что люди могли обвинить нас в его злодеяниях, и таким образом мы потеряли бы много друзей. За нами охотились солдаты Восстановления, а местным мы не причинили никакого вреда.
На следующий день я оседлал своего гнедого мула и поехал с острова. Есть только одна тропа, пригодная для лошади или мула, которая соединяет остров с берегом, она требовала предельного внимания и точного знания, где надо поворачивать. Тропинка шла под водой, по ней можно было проехать, но вдали от берега она круто загибалась. Ее мне показали индейцы, а первый белый узнал о ее существовании от меня. Если ехать, не сворачивая, то очутишься в глубокой воде или в топи.
Я ехал в Фэрли. Расстояние было небольшим, мне хотелось осмотреться и прикинуть, что там можно сделать. Вообще-то место здесь было лучше, отец приобрел его, когда земля ничего не стоила... по правде говоря, она и сейчас ничего не стоила. У многих было по нескольку тысяч акров земли и ни цента наличных. Больше того, у них не было шансов выручить за нее хоть сколько денег. Земледелие почти не приносило прибыли, а скот забивали лишь из-за шкур.
От Фэрли к моему участку вела узкая дорога, проходящая по краю болота. Собственно, участков было несколько - маленьких, окаймленных деревьями и берегом, расположенных буквой S - всего триста акров. Участок был огорожен, за воротами начиналась дорога, по которой теперь никто не ездил.
Здесь раньше стояла богатая усадьба, но однажды ночью, еще до нашего приезда, она сгорела дотла, ее владелец потерял всех близких, продал участок отцу и уехал в Новый Орлеан. Кажется, часть денег, пошедших на оплату земли, владелец задолжал отцу за какую-то работу, когда тот помогал отстраивать усадьбу, поэтому участок достался нам фактически бесплатно.
Земля здесь плодородная, лежит в укромном месте, так что можно приехать, вспахать ее и засеять так, чтобы никто ничего не узнал.
Я слышал приближающихся всадников минуты две, прежде чем понял, что означает этот звук. Кто-то ехал по безлюдной дороге, приближаясь к моему участку. Ей и раньше редко пользовались, а сейчас, судя по проросшей густой траве, ее вовсе забыли.
Если всадники направляются сюда, неплохо бы узнать, кто они и часто ли здесь бывают, но я подозревал, что они и сами боялись посторонних глаз, раз залезли в такую глухую местность.
Стояло ясное весеннее утро, тепло и ласково светило солнце. Далеко в болотах за моей спиной спиной закричала гагара. Подойдя к изгороди, я положил "спенсер" на верхнюю перекладину, держа указательный палец на спусковом крючке, а большой - на курке так, чтобы взводить и стрелять одним движением кисти. Я не зря приготовился к худшему, потому что первым всадником оказался Сэм Барлоу.
Это был широкий, плотный мужчина в расстегнутой рубашке, через вырез которой пробивалась густая шерсть. О Барлоу говорили, что с ним лучше не связываться, он был опасным человеком. Во время войны он партизанил против северян, а потом стал изгоем. Под флагом борьбы с Восстановлением он мародерствовал и убивал по всему Техасу, а также в Луизиане и Арканзасе. Многое, из того, что он натворил, люди припипсывали Биккерстафу, Бобу Ли и другим. Сэм Барлоу был не только грозным, но и хитрым, каким-то образом он узнавал, где в данный момент находятся армейские подразделения, и избегал этих районов. За ним ехали с дюжину обрванных, грязных и лохматых подонка, по которым давно плакала виселица.
