Во рту у Скиннера пересохло, и он почувствовал приступ тошноты. Обычно он занимался кражами и, если случалось, убивал, но лишь изредка, и уж конечно, не женщин. Но в ту ночь… когда они выпили столько виски…
— Чего тебе надо? — Голос его сделался хриплым. Он не очень беспокоился — стрелял ведь без промаха. Но не забыл той ночи и все эти годы по какой-то неведомой причине старался быть начеку.
— Это я убил Рори. Он был шулером, но не это послужило причиной.
Скиннер все взвесил и уже приготовился, выбрав цель — середину живота, чуть повыше пряжки.
— Скажи, Скиннер, откуда взялось тогда виски?
Этот внезапный, неожиданный вопрос вызвал у него замешательство.
— Черт!.. Будь я проклят, если знаю! — честно ответил он. — Все мы тогда сидели на мели. Без гроша в кармане…
— И сколько вы получили за это?
Скиннер злобно сплюнул.
— Ни черта мы не получили! Кто-то заорал… ну мы и убрались оттуда.
— Мне известно, что ты сделал, Скиннер. Ведь я все видел. Я видел, как ты убежал, а потом один из вас забрался в фургон. И убил мою мать, забрал коробку с деньгами. Я хочу знать его имя.
Значит, вот как все вышло. А он подозревал Скиннера больше всех. Их всех обманули и попросту использовали.
— Если бы я имел представление об этом подонке, — сказал Скиннер, — я бы убил его…
— Он напоил вас, заставил сделать всю черную работу и один заграбастал деньги. — Тревэллион помолчал, потом прибавил: — Но ты был там, Скиннер, и ты один из них.
— Послушай, — возразил тот, — я… — Он потянулся за револьвером.
Вэл выстрелил.
Скиннер успел схватиться за рукоятку, но силы покинули его, оружие выскользнуло из его пальцев.
— Будь ты проклят! — выдохнул он. — Я еду… Все равно я…
— Скиннер, я знал, куда всажу эту пулю. И больше ты уже никуда не поедешь.
Тревэллион не спеша объехал его и выбрался на дорогу. У подножия горы он повернулся в седле и посмотрел назад. Бандит лежал лицом вниз, рядом в нескольких шагах топтался его конь.
Никому и в голову не могло прийти, что это он убил Скиннера. Как ему стало известно позже, тело нашли спустя несколько дней у дороги в траве, а в руке убитого так и остался револьвер. Этого бандита знали все и поэтому решили, что он погиб в перестрелке или от руки одной из своих бывших жертв.
Ни радости, ни удовлетворения Тревэллион не испытал. Только где-то внутри возникла тягучая тяжесть. Когда-то давно, еще ребенком, он сказал себе, что убьет их всех, но теперь он больше уже не хотел… И все же он приехал сюда, предчувствуя, что рано или поздно жажда легкой наживы пригонит их в Комсток. Ведь стервятники всегда слетаются в места, где можно подстеречь невинную жертву и поживиться.
На каньон спустилась ночь. Тревэллион сгреб в кучу угли, сделал себе постель под кедром и долго лежал, глядя на звездное небо. Он вспоминал ту маленькую девочку, которую он так крепко держал в своих объятиях, закрывая ей рот, чтобы их тоже не убили. Ведь той роковой ночью она потеряла своих родителей. Пережить такое тяжело мальчику, но ей в тысячу раз тяжелее. Ее звали Маргерита Редэвей, или просто Грита. Он еще сказал, что женится на ней.
Вэл улыбнулся, глядя на верхушки кедров, когда вспомнил эти слова. Что сталось с ней? Где она теперь? Может, ее нет в живых?.. Но как бы там ни было, выйти замуж за него — не самая легкая доля для женщины.
Человек в сером костюме откинулся в кресле и сложил на столе руки.
— Мадемуазель Редэвей, похоже, вы не совсем понимаете. У вас нет ничего. Или скоро не будет ничего. Ваша тетя наделала столько долгов. Дом продадут, лошадей тоже. Вы получите тысячу американских долларов и несколько действующих приисков. Ну и кое-какое личное имущество, оставшееся после нее. Вот и все.
— А мне больше и не надо.
— Нет, вы, похоже, не понимаете. Сумма эта, несомненно, кажется вам огромной, но, живя так, как привыкли, вы очень скоро останетесь без гроша. Эти деньги можно вложить в какое-нибудь дело, и вы могли бы жить на доходы от него, но я полагаю…
— Дядя Андре, не стоит так сильно беспокоиться. Со мной все будет в порядке. Я уже приняла решение.
— И какое же?
— Хочу стать актрисой.
Руки Андре бессильно упали на подлокотники, он подался вперед.
— Актрисой! Да это невозможно! Вас же не учили этому. И потом… я бы не выбрал себе подобной доли…
Она рассмеялась.
— Но ведь не вы же выбираете, дядя Андре, а я!
— Должен ли я напоминать вам, что вы еще не достигли совершеннолетия?
Улыбка исчезла с ее лица.
— Об этом знаем только мы с вами, и больше никто. Ведь вы же не мой опекун и не близкий родственник. Вы просто хороший друг, и я надеялась, что вы поможете мне.
— Я? Я мало кого знаю в театральном мире, мадемуазель.
— Но кое-кого знаете. Рэчел, например. Рэчел Феликс.
Он покраснел, и это позабавило ее.
— А-а, так значит, вы все-таки знали ее?
— Немного, мадемуазель. И это было давно. Очень давно.
— Но если бы вы пришли к ней, она бы вспомнила ваше имя?
Он колебался.
— Ну… мы оба были так молоды… и это случилось так давно. — Он махнул рукой, словно больше не желая вспоминать о прошлом. — При чем тут это? Вы не актриса. Неужели вы думаете, что профессионалы, играющие на сцене каждый вечер, согласятся принять в труппу неподготовленную девочку?
Она села напротив него.
— Дядя Андре, давайте говорить откровенно. Когда тетя вышла замуж за графа, это был ее второй брак. Он знал о ее прошлом, но больше никто. Никто по эту сторону Атлантики.
— Ну и что?
— В течение многих лет тетя играла на сцене. Она гастролировала по всей Америке, и я вместе с ней.
— Вы?
— Моих родителей убили, когда мне исполнилось только восемь, и я осталась с другой тетей. Потом, через два года, я стала жить у Клэр и часто выступала в спектаклях. Я играла мальчиков и девочек, девушек, а позже и настоящие роли. Когда Клэр вышла за графа, он настоял, чтобы я бросила сцену и вернулась в школу. Мне это ничего не стоило. Я занималась музыкой и танцем. Рэчел собирается ставить пьесу, которую я очень хорошо знаю, и в ней есть роль, небольшая… и я легко бы справилась с нею.
— Она не распределяет роли, я уверен.
— Официально — нет. Но неофициально… она, безусловно, имеет право голоса.
— Может быть, может быть. — Он пристально оглядел ее, когда она вышагивала посреди комнаты. — Мадемуазель, вам известно, что Рэчел собирается гастролировать по Америке?
— Да.
— И вы бы поехали?
— Конечно. В конце концов, я родилась там. И потом, вы же сами заметили, что у меня там прииски. А не стоит ли взглянуть на них?
— Да они ничего собой не представляют. Ровным счетом ничего! Ваша тетя сделала глупость, купив их. Такое впечатление, будто она ссудила эти деньги. Среди ее бумаг наберется, наверное, штук пятьдесят писем. Все они безнадежно устарели, и нет никакого смысла разбирать их теперь.
