Владелец отеля заявил, что все номера заняты приехавшими на праздник, но вид пятидолларовой купюры заставил его вспомнить, что одна комнатушка еще свободна. Эдж подписал какой-то листок и заставил его трижды повторить свое имя.
— Я буду ждать посетителей, — пояснил он. — Но если никто не придет, прошу меня не беспокоить.
— Конечно, сеньор, — отозвался мексиканец. Эдж поднялся по ступеням, с винтовкой в качестве багажа. Ему достался номер двадцать три. В тот момент, когда он открыл дверь, церковный колокол пробил шесть раз. Звуки доносились издалека и навевали меланхолию. Эдж справедливо решил, что таким образом здесь отмечается время, и что ему придется ждать еще шесть часов.
Он запалил чадящую лампу и оглядел комнату. Она была лишь немногим больше чулана, но в ней умещалась узкая кровать и шкаф для одежды. Крохотное окошко давало вид на глухую стену здания, находящегося за гостиницей. Пол был из неровных досок, уродство которого никогда не собирались спрятать под половиком. Когда Эдж подошел к окну, два ленивых таракана побежали по узенькому подоконнику.
Эдж раздраженно пнул ногой кровать. Над тюфяком поднялось облако пыли, и засушенные трупы самых разнообразных насекомых посыпались на грязные доски.
Эдж поморщился, вывалил на пол серые от глинистой воды простыни, грязный тюфяк, и лег на голое веревочное плетение. Сунув под голову шляпу, он закрыл глаза и расслабился, удовлетворенный тем, что может одновременно следить за квадратиком окошка и за полоской света, пробивающейся из-под двери.
С площади доносился приглушенный шум, в котором изредка выделялись взрывы петард и пьяные крики. У него уже давно не было возможности спокойно подремать, а ощущение оружия в руках давало чувство защищенности. Он не заметил, как сладкая дрема притупила его внимание.
— Сеньор, достаточно вам шевельнуться, и вы умрете, прозвучал чей-то голос.
Эдж открыл глаза, и тут же увидел люк в потолке, который он до этого не замечал. В нем было видно ночное небо, и лунный свет играл на стволах двух револьверов.
— Это плохой способ разговаривать с незнакомыми людьми, — осторожно сказал он, и неожиданно скатился на пол, стараясь взять люк под прицел.
Но в тот же миг дверь распахнулась от удара, и Эдж увидел на стене тень человека, который целился ему в спину.
— Вас же предупреждали, — произнес другой голос. — Вы должны благодарить нас за выдержку, сеньор.
— Тогда — другое дело, — ответил Эдж и аккуратно отложил винтовку.
Сверху в комнату спрыгнул молодой парень. На вид ему было не больше двадцати. Невинное, гладко выбритое лицо, мягкие серые глаза и безвольный рот — все говорило, что он был не из тех, кто привык пользоваться оружием. Но он держал в руках двуствольные «Трантеры» с уверенностью человека, который умел обращаться с подобными вещами. Он был в белой рубашке и серых штанах, которые поддерживал богато украшенный пояс с тяжелой пряжкой и великолепно украшенными кобурами.
— Я — Рамон Армендарес, — представился он, подбирая брошенную Эджем винтовку. — А это мой дядя — Мануэль Армендарес. Соответственно, мы — сын и брат мэра города.
Он говорил на безупречном английском, щеголяя произношением. Стоящий в дверях кивнул. Эдж уловил в его лице сходство с Рамоном. Мануэлю было крепко за шестьдесят. Он был на шесть дюймов ниже племянника, и его лицо украшали ухоженные борода и усы. Глаза его были того же мягкого серого цвета, но излучали горечь, которую придает долгая жизнь, и которой не бывает в юности. В его руках темнели вороненные кольты.
— Вы, конечно, извините нас за необычный способ вторжения, — улыбнулся Рамон.
— Мы слышали, что ваше появление в городе тоже не отличалось изяществом манер. Естественно мы предположили, что лучше слегка пересолить, чем нарваться на пулю.
Эдж лишь хмыкнул.
— Я спал, как ребенок.
Рамон опять улыбнулся и указал на ружье Эджа.
— Маленький ребенок с погремушкой в руках.
— Не исключено, что других игрушек у меня в детстве просто не было. По крайней мере свой первый зуб я сломал именно о подобную игрушку.
— У всех у нас бывали трудные времена, — философски заметил Мануэль.
— Но это не значит, что мы должны терять время, вмешался Рамон, уже не улыбаясь. — Итак, сеньор, у вас имеется кольцо.
— Оно что-то значит?
— Я его еще не видел.
Эдж неторопливо снял кольцо и протянул Рамону. Тот засунул один из револьверов в кобуру, чтобы взять его. Когда он потянулся за ним, Эдж бросился вперед, обхватил его за шею, оказался у него за спиной и вдавил под лопатку один из кольтов Матадора. Дядя и племянник смотрели друг на друга, с ужасом осознавая, что их оружие стало бесполезным.
— Бросайте револьверы, — посоветовал им Эдж. Иначе после фиесты в Монтийо начнутся похороны.
Юноша напрягся, он собирался рискнуть. Но Мануэль был старше и мудрее его. Он вздохнул и его оружие глухо шлепнулось на доски.
— Вы слишком молоды, Рамон, чтобы умирать. А я слишком стар, чтобы торопить смерть.
Рамон обмяк и его револьвер тоже полетел на пол. Эдж отпустил его горло, осторожно вытащил его второй револьвер из кобуры и отправил за первым. Затем он оттолкнул Рамона и, ухмыляясь, сунул свой кольт в кобуру.
— У меня нет подарка мэру на день рождения. Поэтому я подарю ему жизни двух его родичей. Подарок этот, конечно, недорог, но это все, что я сейчас могу.
— Вы нас не обманываете, сеньор? — подозрительно спросил Мануэль.
— Я был бы не против, чтобы и меня так почаще обманывали, — ответил Эдж. — Лучше взгляните на кольцо и скажите, какие у вас появляются соображения.
Рамон взял лампу и стал искать упавшее кольцо. Когда оно нашлось, старик вынужден был поднести его к самым глазам, чтобы разобрать, что оно собой представляет. Это длилось довольно долго.
— Вас что-то заинтересовало? — осведомился Эдж, присев на кровать. Со скучающим видом он подобрал свою винтовку и положил ее себе на колени.
Рамон, который прислонился к шкафу, лениво ответил:
— Я ничего о кольце не знаю. Но мой дядя заволновался, прослышав о нем. Он попросил меня помочь. Только помочь, и больше ничего.
— Добыча показалась легкой, — ухмыльнулся Эдж.
— К сожалению, мои глаза уже далеко не те, — неожиданно проговорил Мануэль и протянул кольцо племяннику. — Рамон, что здесь за рисунок?
Молодой человек пересек комнату, взял кольцо и поднес его к свету. При виде столь явной безвкусицы, на его лице появилось разочарование.
— Обыкновенное медное хламье, — сказал он. — Безделушка, таких много.
